считал, что и он её. Всегда же так было. Доченька моя! Солнышко моё! А теперь, оказывается, вон как. Пока была здоровой – любовь и «солнышко». А как заболела – всё? В утиль? ||

▶ Может, я и не сказал бы ничего. Если бы он её не толкнул. Если бы только она не упала! Но он толкнул, специально или нет – не знаю, но Кристинка рухнула как подкошенная.

А вслед за ней на пол посыпались оставшиеся помидоры.

Вот тогда-то я и бросился на него с кулаками. Не знаю, что там была за сцена, но Кристинка кричала так, будто убийство. ||

▶ Но я и хотел его убить! И убил бы, если бы он мне не врезал.

А я даже не понял ничего. Просто почувствовал, как что-то горячее хлынуло мне в лицо и губы стали ужас какими солёными.

А потом услышал, как Кристинка плачет и кашляет слезами. И шепчет:

– Гриша, у тебя кровь.

А я смотрел и не понимал. Где кровь? Там на полу только помидоры лежали.

А этот встал как ни в чём не бывало, руки сложил и с такой кривой улыбочкой мне:

– Нашёл на ком срываться, говнюк. Хочешь быть мужиком – иди разберись с кем следует!

Ну я и пошёл. Сначала в комнату, потом из квартиры. Так и пришёл в школу. ||

▶ Дальше не помню ничего. По ощущениям только: было холодно и жарко одновременно.

А в глазах так и стояли кухня, плачущая Кристинка и помидоры на полу. Или всё-таки звёзды? Я не понял. Они пятнами растеклись, такими… раздавленными.

Мне тогда казалось, что эти звёзды – где-то внутри. Кружатся и колются. Кружатся и колются. Они меня живьём резали! Но боли я не чувствовал. Её, наверное, сразу кровью затопило. ||

▶ Ещё я вспомнил Геру – как он вёл меня домой. И говорил всю дорогу:

– Ничего, ничего.

И я зачем-то повторял за ним:

– Ничего, ничего.

И даже когда мы пришли, я всё равно твердил это как заклинание.

Нина так кричала! И мама тоже. А потом просто плакала. И всё в глаза мне заглядывала. Спрашивала:

– Ну зачем?

Если бы я знал! Если бы я мог хоть что-то ответить… Но я не мог. У меня весь рот как будто забило.

Как будто раздавленными помидорами. Солёными…

Потом приехала Леокадия Альбертовна с каким– то мужиком. Я ещё так безучастно подумал: «Вот и милиция!» Но оказалось, её просто муж привёз. Странно, вот уж никогда бы не подумал, что она может быть замужем.

Не знаю почему. Леокадия, конечно, нет слов – красивая и вполне могла бы! Но тот бородатый мужик – он с ней как-то не вязался.

Тогда. Сейчас я уже понимаю, какой он здоровский. Евгений Фёдорович.

А Леокадия его Женечкой зовёт. Даже смешно. Такой важный, бородатый. Адвокат! А тут – Женечка. Но Нина эту Леокадину привычку тоже переняла. И теперь только так его и называет. ||

▶ Женечка к нам теперь часто приходит. Иногда даже не по делу, так – чай попить, с Ниниными пирожками. А Леокадия со мной по «Скайпу» занимается. Мама разрешила.

Она, когда всё случилось, сама ей позвонила. Спросила, что нам теперь делать.

Ну а кому ей было звонить? Папа-то ушёл! Сбежал, можно сказать. И больше я его не видел.

Нет, он в порядке. Мы даже перезваниваемся иногда. Но в основном молчим. А что сказать, когда уже всё равно ничего не изменишь?

А вот мама перед Леокадией извинилась. Даже предлагала помочь, если вдруг что понадобится.

Ну-ну. Это ещё кто кому помог, называется. Леокадия её потом сама на кухне валерьянкой отпаивала.

Правильно Нина говорит – настоящая учительница!

Теперь уже бывшая, получается. Как я понял, в школу после всего случившегося она уже не вернётся.

Ну, в нашу так точно. Я сам слышал, как она говорила:

– Не смогу спокойно ходить по тем коридорам.

А Нина сказала, что Леокадия чувствует свою вину.

За что, спрашивается? Она-то здесь при чём?

Но вообще я её понимаю. Я в те коридоры тоже никогда не вернусь. Даже если бы и захотел, наверное. ||

▶ Меня уже сто раз спрашивали – как? Ну как такое могло случиться?

Я и сам себя спрашиваю – почему? Я не знаю.

Когда это началось? Может быть, тогда – в лагере. Я ведь приехал – злой на весь свет. На Геру, на маму, на садиста этого, которого всю жизнь папой называл.

Да и какой он папа? Он зверь, а не человек.

Хотя звери и то добрее!

А тут эти – Шкраба и компания, как они себя называли. Тоже – те ещё уроды. Но это я сейчас понимаю, а тогда… Тогда я просто искал утешения. И новых друзей. А кто ищет, тот, как известно, находит. ||

▶ Вообще, в лагере было хорошо. Ну, от классического варианта там мало что сохранилось. Ни тебе вожатых, ни воспитателей. Свободная жизнь свободных людей.

Ну разве что Юрий Яковлевич – наш коуч. Вот где человек! Заслуживает самого высокого звания – его величество Король Уродов.

Ну это как минимум.

Вообще, он надо мной хорошо потрудился! Есть что вспомнить.

Особенно та первая неделя – вот где был ад на земле. ||

▶ Я говорю «вспомнить», а сам ничегошеньки не помню. Так, детали какие-то. Пробежки в пять утра. Отжимания по три захода. И это ночью-то!

Как потом всё тело болело! Не так, как тогда в школе, а именно болело – ну синяки же. И то, как мы со Шкрабой ночевали в лесу, под проливным дождём. В одних трусах, считай.

А как я потом простыл! Но тут же выздоровел. Потому что в школе выживания болеть не положено.

Думаю, папа именно этого и добивался, когда записывал меня на две смены. Он хотел, чтобы я стал мужчиной.

Ну вот… Я стал! Только зачем? Кому это надо?

Ему? Разве отец может желать такого сыну? При условии, что сам отец – нормальный?

Раньше я бы такого никогда не сказал. Не осмелился бы.

Но той главы больше нет. Она уже прочитана. Поэтому я и спрашиваю – такое вообще возможно? ||

▶ А вот такое – когда тебя бьют, когда захотят? По-моему, это даже в армии запрещено. Но Юрий Яковлевич как-то сказал:

– Терпи, казак, – атаманом будешь!

И я терпел. Терпел сколько мог. А потом