И остался бедный шестиклассник наедине с сыном ИванаГрозного.

Убьет! Прямо сейчас! Вон у него сабля на боку, и рука ужележит на золоченом эфесе.

– Чего таращишься, прохиндей? – усмехнулся царевич. – Эй ты,из гроба восставший, тебя как звать-величать?

А Ластик и рта открыть не может – челюсти судорогой свело.

Не дождавшись ответа, Дмитрий Иоаннович отвернулся, усталопотер глаза и вдруг со вздохом произнес нечто совершенно невероятное:

– Дурдом какой-то. Проклятое средневековье.

Ну вот, сообразил Ластик, это я от страха с ума сошел. Иочень запросто, от нервного стресса.

– Приехали, – сказал он вслух. – Кажется, я чокнулся.

Царевич вздрогнул, обернулся, захлопал глазами.

– А? – Он затряс головой, словно отгоняя наваждение. – Тычто изрек, холопишко? – Потер лоб и вполголоса пробормотал. – Ёлки, никак крышапоехала.

– Это у меня крыша поехала от вашего семнадцатого века, чтобему провалиться, – объяснил царевичу Ластик, окончательно убедившись, чтолишился рассудка. – Вот и мерещится черте что.

Голубые глаза достославного потомка Рюрика моргатьперестали, а наоборот раскрылись широко-широко.

– Боже Пресвятый, Pater noster, ну честное пионерское, –забормотал и вдруг как бросится к Ластику, как схватит за плечи и давай трясти.– Ты кто такой? Ты откуда тут взялся?

– Я Эраст Фандорин… из шестого класса… из Москвы… – лепеталЛастик, болтаясь в сильных руках Дмитрия, будто тряпичный петрушка. – А ты-то…вы-то кто? Почему «честное пионерское»?

Царевич выронил шестиклассника, сам тоже плюхнулся рядом,прямо на землю, вытер лоб.

– Мати Божия, свой, советский! В доску свой! «Честноепионерское»? Так я и есть пионер. Юркой меня звать. Юрка Отрепьев из 5 «Б»,78-я школа имени Гайдара, город Киев.

– Имени Гайдара? – удивился Ластик, хотя, казалось,удивляться дальше было уже некуда.

– Ну да. Писателя Гайдара. Ты как сюда попал, Эраст? Нуимечко! Как у актера Гарина. Смотрел «Каин Восемнадцатый»? Зыконское кино!

– Нет, не смотрел. – Про такой фильм Ластик даже не слышал.– Я в хронодыру провалился. Из 2006 года.

– Из 2006-го? – ахнул пионер Юрка. – Здоровско! А я изшестьдесят седьмого, тыща девятьсот. Тоже провалился в эту, как ты ее назвал?

– Хронодыра.

Нет, я не сошел с ума, понял тут Ластик, – мне простоповезло, ужасно, просто невероятно повезло! Недаром я у профессора экзамен навезучесть выдержал.

– Как же ты в нее вляпался? – спросил он, глядя нараскрасневшееся лицо товарища по несчастью. – Случайно, что ли?

– Да не совсем. – Отрепьев сконфуженно почесал затылок. – Унас в Киеве Лавра есть, там музей исторический, знаменитый, слыхал наверно?

Ластик кивнул. Хотел сказать, что в Киевской Лавре теперь немузей, а монастырь, как в старые времена, но не стал перебивать.

– Там пещеры есть, ближние и дальние. Черепушки всякие,трупаки – ужас. Иноков-чернецов там ране погребали, – соскочил Юрка настарорусский и сам не заметил. – Ну вот. Я с Виталькой, это кореш мой,поспорил, что спрячусь там и всю ночь просижу, не сдрейфлю. Пошли мы в музейперед самым закрытием, я в уголке заховался, а Виталька ушел. Договорились, чтоназавтра, как музей откроется, он первым придет, ну я и вылезу. Я свой фонарькитайский на кон поставил, а он ножик перочинный, с четырьмя лезвиями, отверткойи штопором. – Царевич вздохнул – видно было, что ему и сейчас жалко тогоножика. – Остался я один. Когда свет погасили – включил фонарик. Вроде ничего,не страшно, привидений никаких нет. Скучно только. Стал слоняться по лабиринту.Туда залезу, сюда. Потом батарейка села. Полез доставать новую, да возьми ивырони. Она закатилась куда-то, в глубину склепа. Полез я за ней. Шарил-шарил,ползал-ползал, ну и провалился в какую-то яму пылъну да смердячу, – сновавыскочило выражение явно не из 1967 года. – Там пылища, кости какие-то, жуть.Я, конечно, здорово перетрухал. Заорал. Кое-как вылез. Иду по стенке, наощупь.Чую, запах чудной, какого раньше не было. Это ладаном пахло, я тогда еще незнал. Вдруг навстречу огонек. Свечка. И видно кого-то черного, в колпаке. Нувсё, думаю, прав Виталька, есть привидения! А оно, привидение-то, тоже меняувидел, да как завопит: «Изыди, наваждение сатанинское!» Это отец Савватий был,келарь монастырский. Мировой старик, мы с ним после подружились.

Юрка расхохотался, вспоминая свой давний испуг.

– Господи Исусе, лафа-то какая – поговорить по-человечески,– блаженно улыбнулся он, хлопнув Ластика по плечу. – Попал я в лето семь тыщсотое и не сразу сообразил, что за год такой – это я уж потом узнал, что уполяков он считается 1592-ой. Тринадцать лет назад это было… Выходит, я вхронодыру провалился? А я думал, это как у Марка Твена, «Янки при дворе короляАртура». Не читал? Там одного мужика, американца правда, по кумполу стукнули,он очухался – бац, а сам в средневековье. То ли на самом деле, то ли это у негошарики за ролики заехали, непонятно. Классная книжка. Ладно. Попадаю, значит,елки-моталки, в 1592 год. Деваться мне некуда, ни фига не знаю, не понимаю.Короче, остался у монахов. Я в бога, само собой не верю, но постриг принял,наречен иноком Григорьем. Без этого в монастыре нельзя. Пожил в Лавре паругодков, надоело. Захотелось мир посмотреть. Пошел бродить по свету. В Москвежил, в Чудовом монастыре. Не понравилось мне там – несоюзно, душесушно, братиядруг на дружку поклепничает. Короче, полная хреновина. Свалил назад в Литву, всмысле не в Литовскую ССР, а это тут Украину так называют – «Литва».

Слушать рассказ было ужасно интересно, да и в самом делездорово – после долгого перерыва говорить «по-человечески», прав Юрка.

– А как тебя угораздило в царевичи попасть? В шатер заглянулкакой-то дядька в ливрее,наверно слуга. Увидел, что государь сидит на земле,обняв за плечо мальчишку в драном кафтане, и обомлел.

– Сгинь, собака! – рявкнул на него Отрепьев. Слугу как ветромсдуло.