Конец речи я слушала не одна. Виктор и Катерина проснулись ипросунули свои изумленные лица в дверную щель.

— Что здесь происходит? — испуганным шепотом спросилаКатерина.

— Идет научный эксперимент в сочетании с семинаром, — так жешепотом пояснила я, чтобы не мешать Ивановой.

Впрочем, ей было не до нас. Возьмись Виктор и Катерина меняубивать, она и этого не заметила бы. Так женщина увлеклась.

— Видите какие страдания приносит мне наука, — обратилась як разбуженным супругам. — Как приходится мне сгорать на костре чужой страсти кзнаниям. Не только вам не пожелаю такого, но и врагу.

— Не лезь туда, где не понимаешь! — рявкнула очнувшаяся отлекции Иванова.

— Тогда мне никуда лезть нельзя и до самой смерти не сойти свот этого места, — ответила я.

Катерина и Виктор согласились кивками своих, всклокоченныхсном, голов.

— Да, ты, мать, звезд с неба не хватаешь, — поддержала ихИванова.

— Да где же на всех набраться звезд, — неожиданно встал намою защиту Виктор.

— Точно, точно, — вторила ему Катерина.

— Вы свободны, — отпустила их Иванова и вновь принялась заменя. — Горло не болит? Сухости во рту не ощущаешь?

— А ты? — спросила я, намекая не только на ее длинную речь.— Ты уже битый час находишься в этой комнате и вполне можешь обзавестись всемитеми симптомами, которыми пугала Виктора с Катериной. Что касается меня,чувствую себя великолепно. Если оставишь меня в покое, может даже засну.

— Хорошо, — сказала Иванова, развязывая мешок. — Толькопомерю давление.

Давление у меня было, как у космонавта, естественно до того,как он слетал в космос. Иванова успокоилась, и я легла спать.

Сон опять не шел, на его месте были мысли. Разные. Почему-товспомнилась Маруся. Интересно, сделала она своему щенку прививку или он сдохраньше. И как там ее любовник? Собрал, наконец, свои чемоданы или продолжаетпить кровь Маруси дальше. Тьфу, белиберда какая лезет в голову, будто нетпроблем посерьезней. Надо заснуть, а для этого буду считать слонов. Нет, лучшеверблюдов. Верблюды помогают.

На тысяча первом верблюде вновь прибежала Иванова с мешком ифонендоскопом.

— Еще жива? — спросила она.

Я заметила, что в ее голосе больше разочарования, чемвопроса.

— Терпеть не могу неопределенности, — пояснила она.

— Тогда задуши меня своими руками.

— Так и сделаю, если твои герани окажутся не ядовитыми.

На этот раз медосмотр прошел без эксцессов. Видимо я уженачала привыкать. Когда удовлетворенная Иванова удалилась, я подтянула один изгоршков поближе и чуть ли не носом уткнулась в герань. В таком положении исчитала своих верблюдов. Чем больше считала, тем меньше оставалось во мне сна.Зато между верблюдами начали появляться гениальные мысли. Я даже пробовалаизобретать вертолет. Во всяком случае придумала новые, более продуктивныелопасти. Ученые прошляпили великолепный вариант: не надо лопасти разделять.Наоборот. Соединить их в единый круг и…

— Ты еще жива? — нарушила творческую мысль Иванова с мешкомпод мышкой.

— Уже значительно меньше, — обрадовала я ее.

Начался медосмотр.

— Какая-то ты вялая, — заключила Иванова. — Горло не болит?Во рту не сухо?

— И горло болит, и голова. И во рту сухо. И под ложечкойноет. И бока гудят.

— И давление упало. Хорошо, буду осматривать тебя чаще, —успокоила меня Иванова и удалилась.

Осмотры доконали меня. К утру я была полная развалина.Болело все, кроме сердца. Сердце работало как часы. Иванова торжествовала.

— Ну, что я тебе говорила? Из-за твоих глупостей я не спалавсю ночь.

— Думаешь я занималась чем-нибудь другим?

— В общем так, выбрось свои глупые герани, они здесь не причем.

— А вот это еще не доказано, — воспротивилась я. — Не былочистоты эксперимента. Власову, Фиму и Верочку не тормошили через каждые полторачаса. К тому же значение может иметь и цвет гераней. Не все цвета участвовали вэксперименте.

— Не болтай ерунды. У тети Мары был только красный цвет.Здесь его достаточно.

— Зато совсем нет розового. А Павел нанюхался розовыхцветов.

— Павлу ты дала красный и белый, — напомнила Иванова, — ноон попал под самосвал.

— Потому и попал, что был не в себе. Герани находились внепосредственной близости от его лица.

— Это все чушь! У Верочки и Власовой был полный комплектцветов, а твой нос всю ночь был погружен в красную герань. Все! О гераняхбольше слушать не желаю и тетушкам их не везу.

— Как хочешь, а я посплю еще с ними несколько ночей.

— Если верить тебе, всем хватило одной ночи, чтобы превратитьсяв покойников.

— Может я здоровьем сильней.

— В любом случае я за тебя спокойна, — заявила Иванова и,прихватив мешок, вышла из комнаты.

За окна брезжил рассвет.

Иванова принесла мне утренний кофе, отматюкала, не скупясь,и отправилась хоронить Фиму. Я же, напившись кофею, наконец заснула.

Когда проснулась, в доме было пусто. В столовой запискагласила: “Все ушли на похороны.” Это меня вполне устраивало. Вытащив избагажника “Хонды” свитер, джинсы и нижнее белье, я занялась стиркой. Боже,сколько было грязи. Возьмись я стирать ту пахоту (имею ввиду поле), клянусь,вода была бы чище.

Настиравшись, позавтракала или, если судить по времени,пообедала, прихватила вещички, заимствованные у Владимира, и отправилась вРостов. В кармане моей куртки лежали ключи от дачи Власовой. Они жгли огнемнетерпения.

План мой был прост. Подкатываю к даче и стучу в дверь. ЕслиВладимир откроет, здороваюсь и возвращаю вещи, по ходу узнаю чем занят егодень. Если не откроет, значит можно входить и прямиком в ванную. На случайвнезапного возвращения хозяина придумала я и пути отступления. На первом этажеиз холла одно окно выходит в сторону клуба, туда, где должен бы быть сад, даторчат лишь прошлогодние колючки. Не знаю, почему Павел не воспользовался этимокном. Видимо помешало мое присутствие. Очутись я на улице, кто мог поручитьсяза меня?

Но мне-то ничто не мешает воспользоваться этим вариантом.Пока Владимир будет открывать дверь, я махну в окно и огородами вернусь к“Хонде”, мол приехала, никого нет, пошла погулять. И снова в дом, а там ужвидно будет.