Что-то зашевелилось внутри Норрека… страх за собственнуюдушу?

Левая его рука вскинулась сама.

— Нет! — закричал он, и собственный голос показался человекудалёким, оторванным от него.

Поднялась вторая рука, и все тело последовало за ними,повинуясь доспехам.

Он едва не покинул кресло, когда некая физическая сила вдругпопыталась остановить невольный процесс. Норрек увидел искажённую фигуруДрогнана, сжимающего обеими руками посох, пытающегося вернуть солдата, вырватьего из видения Тайного Святилища. А ещё он увидел, как его ладони в латныхперчатках легли рядом с руками Вижири, обхватив посох, словно намереваясьвырвать его.

Посох затрещал, искрясь жёлтым там, где к нему прикасалсяДрогнан, и кроваво-красным — где с деревом встретились пальцы Норрека. Солдатчувствовал, как могущественное колдовство течёт сквозь саму его сущность…

Борись, Вижаран! — взывал откуда-то Дрогнан. Его рот,казалось, не двигался, но выражение лица было столь же потрясённым, как ислова, гулко бьющиеся в голове Норрека. — Доспехи сильнее, чем я полагал! Наспровели!

Больше ничего говорить и не требовалось. Он понял, что имелв виду маг. Очевидно, заговорённые латы никогда и не были под контролем Вижири;они просто выжидали момента, когда Дрогнан откроет им то, что они так долго искали.

Местонахождение гробницы Горазона.

Но кое в чём Дрогнан был прав. Он сказал, что Бартук иненавистный ему брат остались связаны навеки. Теперь Норрек понял, почемудоспехи перетащили его с одного края света на другой. Что-то тянуло их к меступоследнего упокоения Горазона, что-то столь могущественное, что даже смерть немогла остановить поиски.

Доспехи обладали неким разумом; они, несомненно, проявилибольше ума и сноровки, чем Норрек, да и любой другой человек. Вероятно, когда«Ястребиный огонь» приблизился к Лат Голейну, они даже ощутили колдовствоДрогнана… и каким-то образом узнали, что Вижири можно использовать всобственных зловещих целях.

Немыслимо, невероятно, неправдоподобно — но более чем похожена абсолютную правду.

Энергия между перчатками Норрека зашипела. Дрогнан вскрикнули упал назад — не мёртвый, но наверняка оглушённый. Перчатки отпустиливолшебный посох, а потом правая потянулась к видению перед Норреком.

Однако картина начала изменяться, ускользать, словно какая-тодругая сила решила уничтожить злые замыслы доспехов. Образ тускнел,расплывался…

Неустрашимые доспехи опустили правую перчатку в самый центрвидения. Малиновое свечение разлилось по руке.

— Шазари Дживокс!

И когда нежеланные слова-паразиты спрыгнули с губ, телоНоррека перестало быть материальным. Он закричал, но ничто уже не моглоостановить процесс. Превращаясь в дым, он растягивался, скручивался — инаконец, просочился в уменьшившуюся и истощившуюся картинку.

И пока Норрек и магический круг не испарились, крик ужасапродолжал звучать.

Днём они потеряли одного человека, столкнувшегося с песчаныммагготом, и ещё одного, загубленного жаром самой пустыни, однако Галеоназаметила, что, несмотря ни на что, Августас Злорадный доволен, словно не толькозаполучил уже доспехи Бартука, но власть и славу, о которых мечтал всю жизнь.Это беспокоило ведьму, беспокоило больше, чем она полагала возможным. Нагенерала это совсем не похоже. Если его настроение настолько улучшилось дляэтого наверняка должна быть веская причина.

Галеона подозревала, что причина эта связана каким-тообразом с Ксазаксом. В последнее время она редко видела демона, а это никогдане означало ничего хорошего. Фактически с той самой ночи, когда Злорадный,потеряв всякий здравый смысл, ушёл гулять один в ночной мрак пустыни, богомолдействовал совершенно отдельно от ведьмы. Дважды, когда колдунья находилапредлог отделиться от общей группы и поговорить с ним об их планах, Ксазаксподозрительно воздерживался от каких-либо комментариев. Женщине началоказаться, что все, ради чего они столько трудились вместе, больше не имеетзначения.

Ксазакс хочет заполучить доспели, — размышляла она. — Но самон не может воспользоваться их чарами.

А не он, значит — человек-простофиля… и Августас тут являетсобой вполне конкретную возможность. Ведьма уже подозревала Ксазакса в попыткеманипулировать её любовником. Теперь же она чувствовала твёрдую уверенность,что недооценила богомола.

Галеоне необходимо восстановить своё влияние накомандующего. Если она этого не добьётся, то рискует потерять не только своёположение — колдунья рискует потерять голову.

К Злорадному взывали, моля о привале. За сравнительнокороткий срок они прошли немалое расстояние, и потери, несмотря на суровыеобстоятельства, были на удивление невелики. Стая прыгунов — скачущих ужасныхтварей, внешне напоминающих рептилий с шипами вдоль хребтов, — некоторое времяпреследовала их, заставляя поторапливаться, но войско не позволило бестиямподобраться к себе настолько близко, чтобы те смогли воспользоваться своимидлинными когтями и острыми зубами. Стоило зарубить одного — и остальныепринялись драться из-за трупа. Как большинство созданий пустыни, онипредпочитали лёгкую добычу, даже если ей оказывался один из сородичей, избегаясражаться с кем-то, кто способен дать отпор.

Во всяком случае, песок и жестокая жара продолжали дониматьлюдей сильнее любых врагов, и командующий наконец уступил. Если бы выборцеликом зависел от него, он продолжал бы путь, даже если бы это означалозагнать коня до смерти и идти дальше пешком.

— Я почти вижу, — заметил он, когда женщина оказалась рядомс ним. Злорадный пришпорил скакуна и двигался немного впереди колонны. Сейчасон сидел в седле, озирая пустоту впереди. — Я почти чувствую…

Она подвела свою лошадь поближе и протянула руку, чтобыдотронуться до мужчины. Командующий Злорадный, так и не снявший кровавого шлемаБартука, не взглянул на неё, даже не подал виду, что почувствовал что-то.

— Ты заслужил, — проворковала она, пытаясь привлечь егоинтерес. — Представь, как ты будешь выглядеть, когда устремишься в Лат Голейн вмалиновом шлеме Полководца! Они подумают, что ты — это он, вернувшийся к жизни!

И пожалела о своих словах почти сразу же, вспомнив, какперемешались его жизнь и воспоминания шлема. С того последнего страшного случаяприступы у него не повторялись, но ожог на пальце Галеоны ещё давал о себезнать, не позволяя забыть о прошлом разе.

К счастью, у Августаса сейчас имелось собственное мнение.Он, наконец, обернулся к Галеоне, явно довольный тем, что сказала колдунья: