Во мне начала подниматься злая волна. Не хотелось говоритьзло, но я чувствовал, как начинает повышаться голос, сам по себе, и в немзвучит какая-то стервозность:

– Как достали эти рассуждения о соборности, некоем присущемрусскому человеку коллективизме!.. Утверждаю: нет на свете болеенеколлективного народа, чем русские!.. Нет больших индивидуалов!.. Из любойнации можно создать, к примеру, команду программистов и посадить за некийпродукт, и они будут работать годами. А если составить команду из русских,то уже в первый же день начнется: да чтоб я работал с такой бездарью?.. Да ему,наверное, и платят больше?.. А почему он ушел с работы раньше, а я долженвкалывать? А что, мне больше всех надо?.. А наша знаменитая сентенция,которой нет ни у одного народа мира: мол, как ни работай мало и как ни получаймного, всегда найдется какая-то сволочь, что работает еще меньше, а получаетбольше!

Гриць невесело кивал.

– Верно, парень. Даже в моей команде то же самое.

– А что у тебя за команда? – спросил я.

Сергей и Гриць переглянулись, Конон сказал с усмешкой:

– У него не совсем… программисты.

Я ощутил неладное, а Сергей добавил с умным видом:

– А если и можно назвать программистом, тоспециализированным. Делейтником. Который на эф восемь жмет.

Я не понял, но кровь кипела, меня задели за живое,допытываться не стал, везде свои тонкости профессии, продолжил горячо:

– Наши хороши, когда работают в одиночку. Скажем, в шахматахмы всегда первые, блоху еще можем подковать, но вот собрать в одну комнатупятерых левшей и заставить их работать… не могу даже такое и представить!А ведь помалкиваем, что блоху, которую левша подковал, создавали такие желевши! Но не одиночки, в одиночку такое не создашь, а коллектив!

Конон нахмурился, поглядывал на меня исподлобья.

– Чую, – проронил он, как будто в колодец каменьбросил, – у тебя крылья уже горели… Это хорошо. Знаешь, что это непросто.Ты знаешь, а я догадываюсь. Но для тебя главное, что это знаю и я. А раззнаю, голову с тебя не сниму, если не получится. Понял?

Я не понял, переспросил:

– Вы о чем?

– Об игре, – ответил он. – Теперь я вижу, что тыхочешь.

Я поперхнулся.

– Я разве такое говорил?

Он покачал головой.

– Не ври. Я же вижу. Ты очень хотел бы сделать игру.Может быть, для этого и не шел никуда на службу, чтобы руки всегда развязаны…

Сердце мое забилось бешено. Из-под лопаток вылезли, царапаятонкую кожу горожанина, могучие лебединые крылья с жесткими перьями, такие же уархангелов, распрямились, готовые одним могучим рывком метнуть меня в небо…нет, тут же заменились полупрозрачными крыльями, как у жука, там подъемная тягав сотни раз больше, склеритные жилки налились кровью, крылья затрепетали вполной готовности…

Я вздохнул, возвращаясь на землю, крылья вспыхнули ипревратились в прозрачный дымок, что тут же рассеялся.

– Илья Юрьевич, вы даже не представляете всей сложности. Этораньше Пажитнов в свободное от работы время за пару вечеров сделал свойзнаменитый тетрис. Весь мир от него чокнулся, играли сутками напролет! Кто-тозапатентовал, сразу сотни миллионов огреб. А теперь игру делаютколлективы. Да и то не один год.

Он смотрел, набычившись:

– Ты же сам говорил, что Knight and Merchant создали двачеловека! Я смотрел ее, очень даже понравилась. Высший класс! До того всеподробно, это же надо… Когда строят хату или свинарник, то видно, как каждоебревнышко укладывают.

– Высший, – согласился я. – Так то ж два немцаработали. Немцы с их дотошностью и педантизмом. Вы сами можете представить,чтобы такое сделали наши?

Конон подумал, покачал головой:

– Разве что в лагере за колючей проволокой. Нашим бычто-нибудь гениальное изобрести за два-три дня… а потом год обмывать дапропивать премию. Но если по-другому? В самом деле, посадить их в лагерьза колючую проволоку?.. Пусть даже лагерем будет комнатушка, а колючейпроволокой – зарплата… которая, кстати, выдается не авансом, а, скажем,через два-три месяца после!.. Можно даже придумать какую-нибудь системупоощрений. К примеру, сперва платить гроши, а с середины игры или дажетрети – удвоить. Дальше – утроить, чтобы заинтересованность была, аближе к концу – платить совсем хорошо. Тогда уж точно не разбегутся и сзапоем погодят.

Сергей хмыкнул:

– Тогда они свой конец настолько растянут, что… гм…берегись, Нюрка.

– Так видно же будет, надеюсь, когда игра перевалит зенит,когда идет к завершению?

– Видно, – согласился я. – Но все равно этозатраты… которые могут не окупиться. Затраты немалые, а риск даже выше, чем былу бизнесменов в начале девяностых.

Конон поморщился.

– Ты не понимаешь. Я достаточно зарабатываю, чтобпроиграть в казино за вечер десяток тысяч долларов. Иногда и проигрываю…

Сергей нагло хихикнул. Конон поморщился сильнее, Сергейсказал поспешно:

– Нет-нет, ничего!.. Просто, когда вы в прошлый раз изволилисесть за столик, то потом казино едва не обанкротилось. Два дня убытки считали.А может, Илья Юрьевич, бросить все эти нефтяные и прочие бизнесы, занятьсякартами? Вы меня только научите, как в рукав прятать коня, чтоб я и на скачкахмог…

– Конечно, – сказал Конон, – я деньги на ветербросать не люблю, хоть иногда и бросаю. Но так надо, понимаешь? Мы не юсовцы,что копеечку к копеечке. Русские бизнесмены бросать обязаны, у нас ширь души, ато за евреев примут… Так что с игрой будешь отчитываться, как отчитывался спокупкой компов. Но и делать будешь.

Он сказал, как припечатал. Я не люблю, когда со мнойтак разговаривают, этого я мог бы в рядах натерпеться от своего сержанта, изменя вырвалось почти само собой:

– А программистов вы из своих охранников назначите?

Сергей неуверенно хихикнул. Конон подумал, сказал серьезно:

– Нет, они мне здесь нужнее. Кстати, о команде.Действительно, сам не потянешь, даже я это понимаю. Да и не такой я альтруист,чтобы тебя освободить от твоей основной работы… Как набирать будешь, пообъявлениям?

Он даже не сомневался, что я приму предложение, что я ужепринял, но ведь я, в самом деле, принял сразу же, так чего же выначиваюсь, емуже все видно, он смотрит вроде бы без улыбки, но внутри хохочет, и я сказал всееще сердито:

– Не знаю. Но некоторые уже есть и без объявлений.

– Кто? – спросил Конон заинтересованно.

– Например, Костомар.

У Конона глаза стали как у большого омара, а Сергей заего спиной тихонько присвистнул и, спохватившись, прикрыл ладонью рот.А Козаровский сказал недоверчиво: