– Позер он был, ваш генерал.

– Это наш национальный герой и отец-основатель, – сухосказала Кристина.

– Ну, одно другому не мешает, – заключил Мазур,подумав. – Верно? Черт возьми, как романтично, словно сама Историяпрошествовала поодаль, шелестя мантией... Туда, я так прикидываю?

– Да...

Мазур уверенно повел машину к невысокой каменной стене,окружавшей длинное двухэтажное здание, показавшееся поначалу очень знакомым.Чуть позже он сообразил, в чем тут дело – именно такие старинные дома сгалереями, высокими острыми крышами и маленькими балкончиками он видел вприключенческих фильмах и на картинках. Что ж, киношники и художники, надополагать, черпали вдохновенье в реальной жизни...

Он остановился перед высокими деревянными воротами,потемневшими от времени и проливных летних дождей. Похоже было, что их некрасили с тех самых беспокойных и романтических времен генерала Грау, позера иотца нации, основателя аж четырех независимых государств и фантастическогобабника, восторженного поклонника Наполеона, по злой иронии судьбы умершего наруках английского врача...

Ворота тут же распахнулись, с натужным скрипом, сделавшим бычесть любому готическому роману. Медленно заводя машину на обширный двор, Мазурувидел справа просто одетого низкорослого человечка, судя по иссиня-чернымволосам и чертам лица, с изрядной примесью индейской крови. В правой рукепривратник держал старый, но надежный маузеровский карабин.

– Осажденный форт, а? – понятливо спросил он.

– Есть основания, – кратко ответила Кристина.

«Ну, это нам знакомо, – подумал Мазур, шагая вслед задевушкой к обветшавшей парадной лестнице (привратник плелся сзади в качестве толи конвоя, то ли почетного эскорта). – Захиревшие дворянские гнезда,бледные призраки былого великолепия...»

С его собственными предками перед революцией обстоялопримерно так же: и гербы имелись, и длинные родословные, а вот фамильные усадьбынаходились в таком же состоянии...

Впрочем, обширный холл поддерживался в приличном виде:половицы не провалились и даже выкрашены; нигде не заметно ни паутины, нисобравшихся на посиделки мышей; со стен то любопытно, то сурово таращатся дамыв воздушных платьях, с голыми плечами и умилительными локонами; сеньоры втесных, наглухо застегнутых мундирах и безукоризненных фраках, парочка даже вкамзолах с пышными кружевными жабо и классических париках.

– Впечатляет, – сказал он, перехватив взгляд Кристины. –Вот только... Где же конкистадоры в парадных кирасах?

– Наш род все же не настолько древний, – ответила онанапряженно. – Дворянское достоинство наш предок получил при ФилиппеЧетвертом.

– Это когда, простите? Не забудьте, что вы разговариваете спростолюдином из австралийских степей...

– В тысяча шестьсот двадцать втором.

«Тоже мне, нувориши, – подумал Мазур чутьпокровительственно. Тот благородный шляхтич, от коего российские Мазурыпроизошли, в качестве шляхтича упоминался лет за двести до того, как корольФиля твоих предков гербом облагодетельствовал... Салажка...»

Но вслух он, разумеется, сказал:

– Ну что же. Примерно в то же самое время мой английскийпредок уже упоминался в бумагах лондонского уголовного суда по поводу его процветающегобизнеса.

– И какой у него был бизнес?

– Довольно приличный по тем временам, – сказалМазур. – Борьба за социальную справедливость. Точнее говоря, останавливална одной из пустошей под Лондоном кареты благородных господ и убедительнопредлагал поделиться награбленным у народа имуществом... Обычно, знаете ли,делились, мой предок был очень красноречив и умел убеждать...

– У вас великолепная наследственность, – фыркнулаКристина. – Это чувствуется...

– Стараюсь, – пожал плечами Мазур. – Вам не боязновпутывать парня с такой наследственностью в свои дела? Вдруг я, когда найдемклад, вас всех злодейски перережу и золотишко сопру?

– Тот, у кого такие замыслы, их обычно не афиширует...

– Ваша правда, – сказал Мазур. – Извините,пошутил...

Появилась нескладная женщина, сразу видно, из простых, с тойже ощутимой примесью индейской крови. Кристина бросила ей что-то по-испански, иона, прямо-таки кинематографически кланяясь, подхватила сумку Мазура, показалакуда-то вбок.

– Устраивайтесь, – сказала Кристина. – Черезчетверть часа жду вас к ужину.

– Надеюсь, фрак необязателен? – поинтересовался Мазур.

Она вздохнула, подняв глаза к потолку, отвернулась иудалилась в другую сторону. Мазур пошел следом за провожатой, по длинному, вовсе крыло, коридору, украшенному деревянными панелями с потемневшей резьбой.

Отведенная ему комната, тоже содержавшаяся в порядке, былаогромной, с высоченным потолком, обставленной старинной неподъемной мебелью.Оставшись один, Мазур печально огляделся, покачивая головой и цокая языком.Размеры апартаментов его не то чтобы угнетали, но здесь было определеннонеуютно для человека конца двадцатого столетия. Комнатища была рассчитана насовершенно другихлюдей – ведать не ведавших о типовых блочных домах, толчеемегаполисов и толкотне в автобусах. Те жили широко, просторно, во всех смыслах– «люди с раньшего времени», как выражался незабвенный Михаил Самуэльевич. Имбыло легче: короли жаловали за верную службу не сотками и гектарами, анебрежным мановением руки: «От того вон холма до горизонта», и никто слыхом неслыхивал про «квадратные метры» и «выслугу лет»...

Он заботливо достал из сумки бесценную куртку, помял ее вруках. Легко прощупывались гибкие пленки. Осторожно уместив ее подподушкой – тут, надо полагать, не воруют – Мазур достал сигареты иразвалился в огромной дубовом кресле, чтобы хоть пару минут побыть благороднымидальго. Стемнело, но он не знал, где тут выключатель, и есть ли вообщеэлектрический свет.

Оказалось, имеется – когда ровнехонько через четверть часа вдверь предупредительно поскреблась индианка и более красноречивыми жестами,нежели непонятными ему словами пригласила к ужину, в коридоре уже горелиэлектрические лампочки. Проводов, ведущих к дому, он что-то не заметил –значит, собственный движок где-нибудь в подвале.

Столовая оказалась и вовсе грандиозных размеров, увешаннаяпортретами предков, старым оружием, со столом столь длиннющим, что лакеям, порассуждению, гораздо удобнее было бы разъезжать вдоль него на велосипедах.Небольшая скатерть, постеленная у одного из торцов стола, с двумя приборами наней, выглядела не просто смешно – убого. Однако Кристина, в темном платье, стщательно расчесанными волосами, выглядела так гордо и независимо, словно незамечала этого горького юмора. Мазур довольно быстро определил, что это,скорее, не гордость, а скованность: нелегко демонстрировать жалкие остаткипрежней роскоши, былого величия... Тяжело девочке, девочка с характером...