– А, ну в таком случае дон Хайме покинет этот дом черездверь и на собственных ногах, так и быть, – сказал Мазур. – Не вижуничего оскорбительного...

– Кристина, – настойчиво повторил дон Хайме. – Вы,должно быть, истратили на этого молодчика последние деньги?

– Это не ваше дело.

– Быть может... – сказал дон Хайме. – Однакодолжен заметить, что в этом случае вы весьма нерационально истратили деньги.Вам следовало бы поискать специалиста другого профиля... конкретнее говоря,специалиста по подводному плаванию... Вряд ли этот молодец умеет пользоватьсяаквалангом, а?

По тому, как встрепенулась девушка, Мазур понял, что старыйхрен метко угодил в какую-то болевую точку. Она была слишком гордой, чтобызадать прямой вопрос, но в ее глазах появилась такая тревога, такаябеспомощность, что у Мазура неприятно царапнуло сердце.

Дон Хайме безмятежно улыбался:

– Вот именно, дорогая моя... Вы еще не знаете, но мнеудалось отыскать сеньора Роблеса и побеседоватьс ним о ваших делах. СеньорРоблес оказался сговорчивым и понятливым молодым человеком – ну, а мне, несочтите за похвальбу, всегда были свойственны логическое мышление и умениеубеждать... Довольно быстро он согласился со мной, что участие в вашей...научной экспедиции было бы непростительной авантюрой, с которой серьезныйчеловек не станет связываться...

– Вы его убили?

– Кристина! – с ласковой укоризной воскликнул донХайме. – Как у вас язык повернулся? Наши семьи двести лет жили пососедству, я никогда не давал повода... Наконец, я хочу, чтобы вы стали моейженой... К чему убивать совершенно неповинного человека, если есть другиеаргументы, гораздо более приятные?

– И за сколько же он меня продал?

– Будьте уверены, сумма была солидной...

– Откуда у вас деньги? Вы же не богаче меня...

– Зато у меня есть друзья... а у вас их, похоже, неосталось, если не считать этого молодого человека, который столь дурновоспитан, что палит из пистолета в столовой приличного дома... Да и он подкатегорию друзей вряд ли подходит... Милейший сеньор Смит, не согласитесь липрогуляться со мной по двору и обсудить некоторые финансовые вопросы?

– Я бы охотно сообщил, как вам лучше всего употребить вашиденежки, – сказал Мазур. – Но тут, во-первых, присутствует дама, а,во-вторых, не хочется вновь осквернять столовую в приличном доме, на сей разсловами... Но вы меня все равно поняли, а?

– Речь идет о весьмабольших деньгах...

– У меня еще четырнадцать патронов в обойме, – сказалМазур. – А вот причин вас жалеть у меня нет. Ни единой. Так что держитеязык за зубами...

– Невероятно, – произнес дон Хайме, таким тоном, словноне играл, а всерьез не мог поверить в услышанное. – Такие молодчики отденег не отказываются...

– Он не наемник, – перебила Кристина, все так же гордовосседая в кресле. – Он мой любовник.

– Боже мой, – дон Хайме самым что ни на естьтрагическим видом обвел взглядом шеренгу потемневших фамильныхпортретов. – Это все проклятые Соединенные Штаты с их вольностью нравов...Говорил же я, что не следовало вас отпускать в эту богопротивную страну с ееполным упадком нравов... Слышали бы вас...

– Вы собираетесь сказать что-то еще? – тоном герцогини,распекающей нерадивого слугу, спросила Кристина.

– Пожалуй, – кивнул дон Хайме, безусловно пораженный всамое сердце столь шокирующей новостью. – Что же, если дела обстоят именнотак... не пора ли подвести кое-какие итоги? Аквалангиста у вас больше нет. Безнего вся затея бесполезна, вам самой лучше и не браться... Остается одно:передать все дела мне. Хотя вы и удручили меня до последней степени стольшокирующими известиями, я все же готов выделить вам двадцать пять процентов...

– А почему не пятьдесят? – саркастически усмехнуласьКристина.

Дон Хайме спокойно разъяснил:

– Простите, это невозможно. У меня были крупные расходы, иусловия игры таковы, что более двадцати пяти процентов я вам никак не могувыделить. Для вас, в вашем положении, это все равно фантастическая сумма... Этополмиллиона долларов....

«Нехило, мать твою!» – воскликнул Мазур про себя и поднялсяс кресла. Присев на подлокотник, крайне вольно обнял Кристину за плечи и,склонившись к ее уху, громко произнес, умышленно нанизывая вульгаризмы:

– Кристи, на твоем месте я не верил бы этому старому козлуни на грош. Чует мое сердце, он тебе не отслюнит ни цента. Обязательно наколет.Еще прикончит, чего доброго, хорошо, если просто оставит на бобах...

Он чувствовал, как девушка напряглась от его бесцеремонныхобъятий – но из роли она выйти не могла, недавнее шокирующее заявлениеобязывало... Кристина не шелохнулась. Сказала задумчиво:

– По-моему, ты прав, Джонни... У меня точно такие жевпечатления.

– Кристина! – укоризненно воззвал дон Хайме. – Каквы только могли подумать?! Ваш отец был моим другом...

– И как вы с ним поступили?

– Неужели вы подозреваете меня в причастности к этому...инциденту? Могу поспорить, это влияние вашего...

Мазур видел глаза девушки – и, ориентируясь на их выражение,как ни в чем не бывало сказал:

– У меня, конечно, не сыщется столько благородных предков,да и гербов отроду не водилось... И все же, милейший дон Хайме, я, кажется,знаю, каким качеством должен обладать истый идальго... Он должен тонкочувствовать, когда его присутствие становится совершенно неуместным, и ему,пусть мысленно, желают убраться к чертовой матери...

– Молодой человек, этот дом – не ваш...

– Хозяйка присоединяется к мнению гостя, – произнеслаКристина холодно.

Мазур усмехнулся:

– Вы, кажется, имели честь подметить, что в моем обликечего-то недостает? По-моему, в вашем тоже, благородный дон. Вам следует вместоэтого галстука повязать пестрый платочек – и вот тогда ничем не будете отличатьсяот старых педиков из притонов французских кварталов Нового Орлеана...

Какое-то время висело тяжелое молчание.

– Бросьте, – сказал Мазур. – Вы не мифологическоеживотное василиск, и взглядом убивать определенно не умеете. А если нетерпится, мы можем выйти во двор и решить нашу проблему, как кабальеро в старыевремена. У вас пистолет в кармане, я и отсюда вижу... Значит, игра будетчестная. Полагаю, снизойдете до плебея? Если вам мало словесного оскорбления, ямогу и пощечину влепить...

Все-таки великое дело – порода... Дон Хайме, бледный, какполотно – а вот внутри, несомненно, кипящий, как вулкан – произнес с достойнойуважения невозмутимостью:

– Оскорбить идальго может только равный, поэтому драться свами я не буду.