Да, я дорого бы дал, чтобы узнать причину… но в конце концовглавное – результат.

Когда Дэвидсон убрал руки от банка, Брауэр потянулся заденьгами. На лице Дэвидсона вдруг изобразилось живейшее расположение, онсхватил руку Брауэра и крепко сжал ее со словами: «Великолепно сыграно, Генри,просто великолепно. Я первый раз вижу…»

Раздался пронзительный, какой-то женский визг, прозвучавшийособенно жутко в тишине ломберной комнаты; Брауэр выдернул кисть и отшатнулся.Стол едва не опрокинулся, фишки и вся наличность полетела в разные стороны.

Мы все окаменели. Брауэр, пошатываясь, сделал несколькошагов, держа перед собой вытянутую руку, точно леди Макбет в мужском варианте.Он был белый как саван, в глазах непередаваемый ужас. Мне стало страшно; ни до,ни после не испытывал я такого страха, даже когда получил телеграмму о смертиРозали.

Он начал стонать. Звук шел словно из гулкий бездны,леденящий звук, почти нечеловеческий. Помнится, я подумал: «Да ведь онсумасшедший!» И тут же понес какую-то околесицу: «Ключ, я оставил ключзажигания включенным… Господи, я не хотел!» И он кинулся к лестнице, что вела вглавный холл.

Я первым пришел в себя. Встал рывком из кресла и бросился заним следом, а Бейкер, Уайлден и Дэвидсон так и не пошевелились; они напоминаливысеченные из камня статуи инков, охраняющие сокровища племени.

Парадная дверь еще раскачивалась на петлях, я выбежал наулицу и сразу увидел Брауэра, стоявшего на обочине и тщетно пытавшегося пойматьтакси. Завидев меня, он горестно охнул, и я уже не знал, жалеть ли мне его илиизумляться.

– Подождите! – крикнул я. – Примите мои извинения заДэвидсона, хотя, уверен, он сделал это не нарочно. Но если в результате вывынуждены покинуть нас, что ж, не смею вас задерживать. Но сначала вы должнызабрать свой выигрыш, деньги немалые.

– Мне не следовало сюда приходить, – простонал он. – Ногисами понесли меня к людям, и вот… вот чем…

Я безотчетно потянулся к нему – естественное движениечеловека, желающего помочь несчастному, – Брауэр же отпрянул и возопил:

– Не прикасайтесь ко мне! Мало вам одного? Боже, лучше бы яумер!

Вдруг его лихорадочный взгляд остановился на бродячем псе сввалившимися боками и шелудивой драной шерстью. Свесив язык, пес трусил на трехлапах по другой стороне безлюдной в этот ранний час улицы – наверное,высматривал мусорный бак, чтобы перевернуть его и порыться в отбросах.

– Вот и я так же, – в задумчивости сказал Брауэр как бысамому себе. – Всеми избегаемый, обреченный на одиночество, осмеливающийсявыйти на улицу лишь после того, как все запрутся в своих домах. Пария!

– Послушайте, – сказал я более жестким тоном, не желаявыслушивать мелодраматические излияния. – Я догадываюсь, что вы пережилисильное потрясение и это расстроило ваши нервы, но, поверьте, на войне мнедовелось видеть великое множество…

– Так вы мне не верите? По-вашему, я потерял голову?

– Старина, я не знаю, вы потеряли голову или она вас, но яточно знаю, что если мы с вами еще немного подышим этой сыростью, мыопределенно потеряем голос. Так что соблаговолите войти внутрь, хотя бы в холл,а я попрошу Стивенса…

Я осекся под взглядом безумца; в этом взгляде не осталось нипроблеска здравого смысла. Мне сразу вспомнились повредившиеся рассудкомсолдаты, которых после выматывающих боев увозили на подводах с передовой: кожада кости, страшные невидящие глаза, язык мелет что-то несусветное.

– Не желаете ли взглянуть, как один изгой откликается на зовдругого? – спросил он, игнорируя мои слова. – Смотрите же, чему я научился вчужедальних портах!

Он возвысил голос и выкрикнул как повелитель:

– Эй ты, кабы сдох!

Пес задрал голову и посмотрел на него настороженнымибегающими глазками (один светился яростным блеском, другой закрыло бельмо), апотом неохотно изменил направление и, прихрамывая, затрусил к тому месту, гдестоял Брауэр.

Пес сделал это против своей воли, вне всякого сомнения. Онскулил, рычал, поджимал хвост, напоминавший скорее грязную веревку, а ноги саминесли его к противоположному тротуару. Он растянулся у ног Брауэра, весь дрожаи подвывая. Его впалые бока ходили ходуном, а здоровый глаз, казалось, готовбыл выпрыгнуть из орбиты.

У Брауэра вырвался дикий хохот, от которого я и по сей деньиногда вздрагиваю во сне.

– Ну что? Убедились? – сказал он, садясь на корточки. – Онузнал во мне своего… и понял, чем это ему грозит.

Брауэр протянул руку – пес обнажил клыки и угрожающезарычал.

– Не надо! – воскликнул я. – Он вас цапнет!

Брауэр и бровью не повел. В свете уличного фонаря его лицо,искаженное гримасой, было синевато-серым, зрачки чернели, как две прожженные впергаменте дыры.

– Вот еще, – пропел он. Глупости какие. Мы с ним простообменяемся сейчас рукопожатием… как недавно с вашим другом.

Он проворно схватил собачью лапу и встряхнул. Пес отчаянновзвыл, но даже не подумал укусить человека.

Брауэр резко поднялся. Взгляд его прояснился, и тольконеобычная бледность отличала его в эту минуту от того джентльмена, что любезносогласился быть нашим партнером за карточным столом.

– Я должен идти, – спокойно сказал он. – Пожалуйста,передайте вашим друзьям мои извинения за столь нелепое поведение. Может быть,мне еще представится случай… искупить свою вину.

– Это нам следовало бы принести свои извинения. – сказал я.– И не забудьте о деньгах, которые вы выиграли. Тысяча долларов на дороге неваляются.

– Ах да! Деньги! – его губы скривила горькая улыбка.

– Вам нет необходимости возвращаться в холл. Если выобещаете мне подождать здесь, я принесу деньги. Обещаете?

– Да. Если вам угодно. – Он задумчиво поглядел на пса,скулящего у него в ногах. – Что, дворняга, никак напрашиваешься в гости, хочешьразок в жизни поесть прилично? – И снова эта горькая улыбка.

Я оставил его, пока он не передумал, и поспешил в дом.Кто-то – скорее всего Джек Уайлден, самый рассудительный, – успел обменятьфишки на «зелененькие» и сложить купюры аккуратной стопкой с центре игровогостола. Никто не проронил ни звука, пока я собирал деньги. Бейкер и Уайлденкурили; Дэвидсон сидел как в воду опущенный, терзаясь муками раскаяния. Передуходом я положил ему руку на плечо, и он проводил меня благодарным взглядом.

Когда я снова вышел на улицу, там не было ни души. Брауэрисчез. Я стоял, зажав в каждой руке по пачке денег, и бесцельно вертел головойпо сторонам. Я выкликнул его имя а случай, если он укрылся в тени где-нибудьпоблизости, – ответа не последовало. Взгляд мой упал вниз. Бродячий пес лежална прежнем месте, но я сразу понял, что ему уже никогда не рыться в отбросах.Передо мной был труп. Клещи и блохи организованно покидали околевающее тело. Япопятился, испытывая чувство брезгливости… и безотчетного страха. Что-то мне подсказывало:Генри Брауэр не исчез из моей жизни. Так оно и вышло, хотя мне не суждено былоего увидеть.