– Ш-ш-ш.

Они продолжали стоять лицом друг к другу. Рэнди, кинувшись кводе, забыл снять часы и теперь засек пятнадцать минут. В четверть девятогочернота вновь выплыла из-под плота. Она отплыла футов на пятнадцать и вновьзаколыхалась там.

– Я сяду.

– Нет!

– Я устал, – сказал он. – Я сяду, а ты следи за ним. Тольконе забывай иногда отводить глаза. Потом я встану, а ты сядешь. Так вот и будем.Возьми. – Он отдал ей часы. – Будем сменяться каждые пятнадцать минут.

– Оно съело Дийка, – прошептала она.

– Да.

– Но что оно такое?

– Не знаю.

– Мне холодно.

– Мне тоже.

– Так обними меня.

– Я уже наобнимался.

Она затихла.

Сидеть было небесным блаженством; не следить за ним –райским наслаждением. Вместо этого он смотрел на Лаверн, удостоверяясь, что оначасто отводит взгляд от черноты на воде. – Что нам делать, Рэнди? Он подумал. –Ждать.

Пятнадцать минут истекли, он встал и позволил ей сначалапосидеть, а потом полежать полчаса. Потом поднял ее, и она простояла пятнадцатьминут. Так они сменяли друг друга. Без четверти десять взошел холодный лунныйсерп и по воде зазмеилась серебряная дорожка. В половине одиннадцатого раздалсяпронзительный тоскливый крик, эхом проносясь над водой, и Лаверн испустилавопль.

– Заткнись, – сказал он. – Это просто гагара.

– Я замерзаю, Рэнди. У меня все тело онемело.

– Ничем не могу помочь.

– Обними меня, – сказала она. -Ну, пожалуйста. Мы согреемдруг друга. Мы же можем вместе сидеть и следить за ним.

Он заколебался, но он и сам промерз до мозга костей, и этозаставило его согласиться.

– Ну ладно.

Они сидели, обнявшись, прижимаясь друг к другу и что-тослучилось – естественно или противоестественно, но случилось. Он испытал приливжелания. Его ладонь нашла ее грудь, обхватила сырой нейлон, сжала. У неевырвался вздох, и ее рука скользнула по его трусам.

Вторую ладонь он опустил ниже и нашел место, еще сохранившеетепло. Он опрокинул Лаверн на спину.

– Нет, – сказала она, но рука в его трусах задвигаласьбыстрее.

– Я его вижу. – сказал он. Сердце у него снова колотилось,гоня кровь быстрее, подталкивая теплоту к поверхности его холодной нагой кожи.– Я могу следить за ним.

Она что-то пробормотала, и он почувствовал, как резинкасоскользнула с его бедер к коленям. Он следил за ним. Скользнул вверх, вперед,в нее. Господи, тепло! Хотя бы там она была теплой. Она испустила гортанный звук,и ее пальцы впились в его холодные поджатые ягодицы.

Он следил за ним. Оно не двигалось. Он следил за ним. Следилза ним пристально. Осязательные ощущения были невероятными, фантастичными. Унего не было большого опыта, но девственником он не был. Любовью он занимался стремя девушками, но ни с одной не испытал ничего подобного. Она застонала иприподняла бедра. Плот мягко покачивался, будто самый жесткий из всех водяныхматрасов в мире. Бочки под плотом глухо рокотали.

Он следил за ним. Краски начали завихряться – на этот размедлительно, чувственно, ничем не угрожая: он следил за ним и следил закрасками. Его глаза были широко открыты. Краски проникали в глаза. Теперь емуне было холодно, ему было жарко, так жарко, как бывает, когда в первый раз вначале июня лежишь на пляже и загораешь, чувствуя, как солнце натягивает твоюзимне-белую кожу заставляя ее покраснеть, придавая ей

(краски)

краску, оттенок. Первый день на пляже, первый день лета,вытаскивай старичков Бич-Бойз, Пляжных Мальчиков, вытаскивай Рамонесов.Рамонесы говорили тебе, что Шина – панк-рокер, Рамонесы говорили тебе, чтоможно проголосовать, чтоб тебя подбросили на пляж Рокэуей, песок, пляж, краски,

(задвигалось оно начинает двигаться)

и ощущения лета, текстура; кончен, кончен школьный год, ямогу болеть за «Янки», э-э-э-й, и даже девушки в бикини на пляже, пляж, пляж,пляж, о ты любишь, ты– любишь

(любишь)

пляж ты любишь

(люблю я люблю)

твердые грудки, благоухающие лосьоном «Коппертоун», и еслибикини внизу достаточны узки, можно увидеть

(волосы, ее волосы ЕЕ ВОЛОСЫ В О ГОСПОДИ В ВОДЕ ЕЕ ВОЛОСЫ)

Он внезапно откинулся, пытаясь поднять ее, но оно двигалосьс маслянистой быстротой и припуталось к ее волосам, точно поносы густогочерного клея, и когда он ее потянул на себя, она уже кричала и стала оченьтяжелой из-за него, а оно поднялось из воды извивающейся гнусной пленкой, покоторой прокатывались вспышки ядерных красок – багряно-алых, слепящеизумрудных, зловеще охристых тонов.

Оно затекло на лицо Лаверн приливной волной, утопив его.

Ее ноги брыкались, пятки барабанили по, плоту. Оноизвивалось и двигалось там, где прежде было ее лицо. По ее шее струилась кровь,потоки крови. Крича, не слыша своих криков. Рэнди подбежал к ней, уперсяступней в ее бедро и толкнул. Взмахивая руками, переворачиваясь, она свалиласьс края плота – ее ноги в лунном свете точно алебастровые. Нескольконескончаемых секунд вода у края плота пенилась, взметывалась фонтанами брызг,словно кто-то подцепил на крючок самого огромного окуня в мире. и окунь боролсяс леской как черт.

Рэнди закричал. Он кричал. А потом разнообразия радизакричал еще раз.

Примерно полчаса спустя, когда отчаянные всплески и борьбадавно оборвались, гагары принялись кричать в ответ.

Эта ночь была вечной.

Примерно без четверти пять небо на востоке начало светлеть,и он ощутил медленный прилив надежды. Она оказалась мимолетной, такой желожной, как заря. Он стоял на настиле, полузакрыв глаза, уронив подбородок нагрудь. Еще чае назад он сидел на досках и внезапно был разбужен – только тогдаосознав, что заснул: это-то и было самым страшным – этим жутчайшим шуршаниембредового брезента. Он вскочил на ноги за секунду до того, как чернота началажадно присасываться к нему между досками. Он со свистом втягивал воздух ивыдыхал его: и прикусил губу так, что потекла кровь. Заснул, ты заснул, жопа!Оно вытекло из-под плота полчаса спустя, но Рэнди больше не садился. Он боялсясесть, боялся, что заснет и на этот раз инстинкт не разбудит его вовремя.

Его ступни все еще твердо стояли на досках, когда на востокезапылала уже настоящая заря и зазвучали утренние песни птиц. Взошло солнце, и кшести часам он уже ясно видел берег «Камаро» Дийка, яично-желтый, стоял там,где Дийк припарковал его впритык к штакетнику. На пляже пестрели рубашки исвитера, а четыре пары джинсов торчали между ними сиротливыми кучками. Увидевих, он испытал новый приступ ужаса, хотя полагал, что уже исчерпал своюспособность чувствовать ужас. Он же видел СВОИ джинсы, одна штанина вывернутанаизнанку, в глаза бросается карман. Его джинсы выглядели такими БЕЗОПАСНЫМИтам, на песке; просто ждали, что он придет, вывернет штанину на лицевуюсторону, зажав карман, чтобы не высыпалась мелочь. Он почти ощущал, как онипрошелестят, натягиваемые на его ноги, ощущал, как застегивает латунныепуговицы над ширинкой...