Идея истины лежит в основе всего того, что только может бытьназвано суждением. Суждение есть форма всякого познания, а мышление есть не чтоиное, как процесс составления суждений. Закон достаточной основания являетсянормой суждения в том же самом смысле, в каком законы тождества и противоречияконститутивны для понятия нормы сущности. Было уже сказано, что женщина непризнает закона достаточного основания.

Всякое мышление есть сведение разнообразного к известномуединству. Закон достаточного основания ставит правильность всякого суждения взависимость от логической основы познания. В нем заложена идея функции единстванашего мышления по отношению к многообразию и вопреки ему, в то время, как трипрочие логические аксиомы являются выражением бытия единства, без отношения ковсему многообразию явлений. Поэтому оба эти принципа, единство имножественность, нельзя свести к одному. В их двойственности скорее следуетвидеть формально-логическое выражение мирового дуализма, существованиемножественности рядом с единством. Во всяком случае Лейбниц был совершенноправ, различая эти два принципа. Всякая теория, которая отказывает женщине влогическом мышлении, должна не только доказать полное пренебрежение с еестороны к закону противоречия (и тождества), который находит свое приложение впроцессе выяснения понятия, но она должна кроме того показать, что и закон достаточногооснования, которому всецело подчинено суждение, остается ей совершенно чуждым инепонятным. Указанием на это служит интеллектуальная бессовестность женщин.Теоретическая мысль, случайно возникшая в мозгу женщины, остается бездальнейшей разработки. Женщина не дает себе труда развить эту мысль, применитьее к различным жизненным отношениям, привести ее в связь с другими мыслями,словом, женщина не останавливается на этой мысли. Поэтому, менее всего возможносуществование женщины-философа. Ей не достает выдержки, резкости инастойчивости мышления. Она лишена и мотивов к нему. Совершенно не может бытьречи о женщинах, которых мучают неразрешимые проблемы. Предпочтительнее молчатьо таких женщинах, так как их положение поистине безнадежно. Мужчина, занятыйвсецело проблемами, хочет познать, женщина же, носящаяся с проблемами, хочеттолько быть познанной.

Психологическим доказательством того, что функция сужденияесть показатель мужественности, служит тот факт, что женщина воспринимаетсуждение, как нечто мужественное, а потому притягивающее ее, как третичныйполовой признак. Женщина всегда требует от мужчины определенных взглядов, чтобыиметь возможность их заимствовать. Мужчина с неустойчивыми взглядами (какова быни была эта неустойчивость) совершенно чужд ее пониманию. Она страстно жаждет,чтобы мужчина рассуждал. Рассуждения мужчины для нее признак мужественности.Женщина обладает способностью творить, но лишена способности рассуждать.Особенно опасна женщина, когда она нема, так как мужчина слишком часто склоненпринимать немоту за молчание. Таким образом мы доказали, что Ж лишена не толькологических норм, но также тех функций, которые регулируются этими нормами инымисловами, она лишена деятельности в сфере понятий и суждений' Но функция понятияпо своему существу заключается в том, что субъект стоит лицом к лицу со своимобъектом, функция же суждения является отражением первоначального родства иглубочайшего единства сущности объекта и субъекта. Отсюда мы не в первый разприходим к выводу: у женщины нет субъекта.

К доказательству алогичности абсолютной женщинынепосредственно примыкает доказательство аморальности в некоторых еепроявлениях. Мы уже видели, насколько глубоко внедрилась ложь в природуженщины. Этот факт является результатом отсутствия у нее всякого отношения кидее истины, как и вообще ко всевозможным ценностям. Но нам придется ещевернуться к этой теме, а пока сосредоточим наше внимание на некоторых другихмоментах. При этом рекомендуется соблюдать особенную осторожность и проявитьизвестную степень проницательности. Дело в том, что существует столькоподражаний на этичность, столько фальшивых подделок под мораль, что многие ужеставят женскую нравственность выше мужской. Я уже указал, что необходимо точноразличать антиморальное поведение от аморального, и я повторяю, что вприменении к женщине речь может идти только об аморальном поведении, котороеникакого отношения к морали не имеет, которое даже не является особымнаправлением или течением в области морали. Общеизвестен факт, неоднократноподтвержденный данными криминальной статистики и повседневной жизни, чтоженщины совершают несравненно меньше преступлений, чем мужчины. На этот фактнеизменно ссылаются усердные апологеты чистоты женских нравов.

Но при решении вопроса о нравственности женщин существеннымявляется не то, согрешил ли человек объективно против какой-нибудь идеи.Гораздо важнее определить, есть ли в человеке определенное, субъективноеначало, которое стоит в известных отношениях к поруганной идее, и знал личеловек в момент преступления, какую ценность он приносит в жертву в лицеупомянутого начала. Правда, преступник рождается уже с преступными задатками.Тем не менее он сам чувствует, вопреки всевозможным теориям о «moral insanity»,что своим преступлением он утратил свою человеческую ценность и право начеловеческое существование. Это объясняется тем, что преступники – народ попреимуществу малодушный. Нет среди них ни одного, который был бы горд сознаниемсовершенного им злодеяния, который нашел бы в себе столько мужества, чтобыоправдать свое преступление.

Преступник – мужчина уже с самого рождения своего стоит втаких же отношениях к идее ценности, как и всякий другой мужчина, и торый лишенпреступных инстинктов. Женщина, напротив, не чувству никакой вины за собой,даже когда совершит самое гнусное преступление. В то время, как преступникмолчаливо выслушивает все пункты обвинения, женщина может искренне удивляться ивозмущаться, ей кажется странным, что подвергают сомнению ее право поступатьтак или иначе. Никогда не подвергая себя суду своей совести, женщины всегдаубеждены в своем «праве». И преступник, правда, тоже мало прислушивается ксвоему внутреннему голосу, но он никогда и не настаивает на своем праве. Онстарается по возможности дальше уйти от мысли о праве, так как эта мысль можеттолько напомнить ему о совершенном им преступлении. Это ясно доказывает, что онимел раньше определенное отношение к идее, но теперь не хочет вызвать в своейпамяти факт измены своему бывшему, лучшему «я». Ни один преступник еще не думалсерьезно о том, что люди учиняют над ним несправедливость, подвергая егонаказанию, женщина, напротив, убеждена в том, что ее обвинитель руководствуетсятолько злым умыслом. Никто не в состоянии будет ей доказать, что она совершилапреступление, если сама не захочет этого понять. Когда начинают ее увещевать,то весьма часто бывает, что она бросается в слезы, просит прощения и кается,что «узрела всю свою вину», она серьезно убеждена, что чувствует всю тяжестьее. Все это возможно только при известном желании с ее стороны: сами эти слезыдоставляют ей томительное наслаждение. Преступник запирается, его нельзя сразупереубедить, но мнимое упорство женщины при известном умении со стороныобвинителя легко превращается в такое же мнимое сознание виновности. Страданияв одиночестве под тяжестью преступления, тихие слезы, отчаяние от позора,запятнавшего ее на всю жизнь все это вещи совершенно неизвестные женщине.Кажущееся исключение из этого правила – именно флагеллантка, кающаяся, бичующаясвое тело. впоследствии нас еще убедит в том, что женщина чувствует себявиновной только в компании с другими.