Герман Романович тоже плакал во все глаза, пятясь к зданию церкви, – на него напирало с десяток вдохновленных удачей живых полицейских, одетых в светло-зеленые накидки.

– Я свой! – задыхаясь, крикнул Герман Романович. – Я начальник полиции Самоквасов!

Его, однако, никто не слушал – попал под раздачу, вот и сопит…

С дюжиной таких же, как и сам, Самоквасов вбежал в церковь, прошмыгнул между прихожанами и попытался спрятаться за царскими вратами, но прихожане ему не позволили, оттеснили, поставили вместе с остальными, приставляя палец к губам:

– Тихо ты, сорванец…

– Господи, спаси и помилуй мя, грешного, раба твоего, – запел батюшка Иннокентий.

Дабы избавиться ото всех этих нечистых, батюшка активно проповедовал. Он говорил о своем, наболевшем – о посте и молитве, памятуя мятые бока. Он говорил про то, как раньше старики прибегали к богоявленной воде, к свечке, взятой в пятницу со страстей, которой коптят крест на притолоке в дверях. Говорил про то, как в старину ворота или обычные двери нельзя было устраивать на полночь (в сторону севера), иначе всякая чертовщина выживет людей из дома.

– Ты чё, поп, какая вода? Нам жрать нечего! – крикнул из толпы мужик с мокрым от газа лицом.

Возле батюшки стояла его личная охрана – Мошкина с Блошкиной, а также Троекурова с Ворошиловой.

– Не бойся, батюшка, – сказала Троекурова. – Мы тебя в обиду не дадим…

– Нас кругом обложили! – крикнул тот же голос. – Поборы одни… Нам нечего терять!

И в этот момент в церковь вошли полицейские в светло-зеленом и принялись щупать народ глазами, а потом стали орать, да поп быстренько их выпроводил:

– Брысь из храма! Иначе предам анафеме… – и пошел на зеленых с крестом.

По возвращении в город Кошкин решил, что надо связаться с Большовым, чтобы поведать историю об истинной роли Жердяя и его заместителя. Их появление на бывшем секретном объекте теперь объясняло многое: именно Жердяй с Виноградовым вымогали два миллиарда в обмен на жизнь целого народа. Владимир взял телефон, но Шендеровичи вдруг запели, что не следует торопиться, что надо бы подождать. Кошкин, однако, упорствовал:

– Надо привлечь негодяев!

– Ага! – воскликнула Катенька. – Привлечешь ты их! Кто привлекать-то будет?! Может быть, Татьяноха?!

– Неужели некому?! Есть же структуры!

– Есть, – сказал Федор Ильич. – Они создали Союз спасения и будут спасаться до второго пришествия. Жердяй в такой ситуации выйдет сухим из воды. Соответственно, крайними сделают нас. Так что надо пока молчать…

– Он взаперти! Он же голодный!

– Не сдохнет, – решил Шендерович. – У них там мешок с провизией был…

На том и договорились, что лучше молчать. Шендеровичи присели к телевизору и жадно смотрели новости.

Народ требовал хлеба и зрелищ. Хлеба в первую очередь, тогда как правительство не могло обеспечить ни того ни другого. Кончилось тем, что в разных местах возникли побоища, а возле здания бывшего центрального банка – смертоубийства с участием начальника криминальной полиции Самоквасова, назначенного взамен комиссара полиции Римова.

Услышав о Римове, Кошкин опять возмутился:

– Значит, его убрали! Его-то за что?!

– Выходит, нашли за что, – вздохнул Шендерович, глядя в сторону Катеньки.

В зал вошла Софья Степановна, остановилась у входа, следом вошла Машка.

– Я давно предвидела, – сказала она. – Они теперь как тараканы в банке.

– О чем ты? – удивилась Софья. – Тараканы какие-то…

– Жрут друг друга. Потому что других целей не видят…

– Опять за старое! – крикнула Софья Степановна. – Ступай на кухню! Взяла волю в разговоры вступать…

Дискуссия о тараканах могла перерасти в дуэль, поэтому Кошкин взял Машеньку под локоть и повел за собой из зала.

Та с радостью ему подчинилась.

– У меня мало времени, – напомнил Кошкин, следуя к себе в кабинет. – Мне надо работать, а ты за старое… Для чего ты с ней споришь – можешь ты мне объяснить?

– Могу, – поспешно ответила Машка. – Я тебя люблю и хочу, чтобы у нас было по-настоящему, как у других. Мне жизни нет без тебя…

Услышав эти слова, Кошкин сморщил лицо, словно что-то припоминая.

– Не надо морщиться – это тебе не идет.

– У меня мало времени…

– Я способна к зачатию…

Кошкин усмехнулся. Раньше он слышал эти слова от своей жены – до того, как решительно с ней расстался.

Курносая щебетунья умела пудрить мозги, и эта туда же. Андроид – и вдруг беременность! Прямо бред какой-то, ей-богу…

Войдя к себе в кабинет, Кошкин подсел к компьютеру. Вопрос о запуске Машины возмездия оставался открытым. Большов (у Кошкина язык не поворачивался назвать его папой) именно так и сказал, что в деле замешан весь народ. Без него никуда…

Но больше отец ничего не сказал. Возможно, он связан какой-то клятвой, которую дал при вступлении в должность.

Машенька сидела в кресле. Кошкин в упор посмотрел ей в глаза. Раньше этого было достаточно, чтобы она сообразила, что пора заняться прямыми обязанностями. Однако на этот раз подобный прием не действовал – Машенька не желала уходить из кабинета.

– Забыл? – спросила она. – Я говорила тебе о Машине…

– Ну… – выдавил из себя Кошкин. – Было такое дело?

– Я изучила устройство, пока тебя не было. Мне известно, как она запускается в действие. Известно также и то, что из себя представляет боезаряд…

– Ты влезла в мои разработки?! – вскипел Кошкин. – Ты вскрыла код доступа?!

– Ой-ой, – рассмеялась Машка. – Но вот только не надо, а? Я вижу, как ты бьешься над заказом, а результатов у тебя никаких… В этой истории замешан народ – остальное потом. Понятно?

– Не понял, – напрягся Кошкин. – Ты решила меня шантажировать?

– Понимай как хочешь. Но ты обязан избавиться от этих двоих… – Она указала пальцем на закрытую дверь. – Гони Катеньку. И дедушку следом… Хотя какой он дедушка… Ему всего каких-нибудь…

– Он спас меня от расправы! Я обязан ему!

– Ничего ты никому не обязан, это они обязаны! – воскликнула Машенька. – Ты пустил их себе в душу, и теперь тебя водят за нос!

Несмотря на закрытую дверь, этот возглас услышала Софья Степановна и сразу же двинулась на выручку к сыну. Войдя в кабинет, она уперла руки в бока и подступила к Машке.

– Со стороны посмотреть, – начала она, – глаз не оторвать! И вроде бы умная, а присмотришься – обыкновенная кошка, причем электронная… Ты не можешь ничего здесь решать, ты не можешь рожать, и этим все сказано… – И к сыну: – Гони, говорила, эту, а он кнопочки давит…