– Ируська, притормози, – попросила она, морщась оточередного приступа боли, раскаленным обручем обхватившего ее голову. –Поищи что-нибудь прошлогоднее.

Ира в изумлении замерла, медленно положила на кровать рядомс Татьяной очередную вешалку с летним платьем и сочувственно поглядела на нее.

– Зачем тебе прошлогоднее? Тебе же все мало, ты ни во что невлезаешь.

– Вот именно. Найди что-нибудь обтягивающее, чтобы живот былвиден. Пусть все поймут, что я жду ребенка. Обидеть беременную – это надосуметь, это не каждому по плечу.

– Хочешь вызвать жалость? – недоверчиво прищуриласьИра. – Думаешь, Уланов тебя пощадит?

– Или пощадит, или нет. Хочу проверить.

– Для чего? Что еще за эксперименты?

– Ира, ну я же писатель как-никак. Как говорил дед Щукарь,помнишь? Хучь и плохонький, а все ж… Мне нужно собирать материал, и не только ввиде фактов, но и в виде человеческих типов, характеров. Пора начинать думать отом, про что будет следующая книга.

– Ты эту сначала допиши, Агата Кристи! – фыркнулаИрочка.

– Допишу, не волнуйся. Вон ту голубую водолазку вытащи,пожалуйста. Да-да, эту. И синюю юбку.

– С ума сошла, – проворчала Ира, но требуемые вещивсе-таки достала. – Ты в этом будешь выглядеть, как подстреленная. Меритьбудешь?

– Завтра, – вздохнула Татьяна. – Все завтра. Устала.

– Вот видишь, – снова завелась родственница, – ненужно было соглашаться. Ты устаешь, тебе нужно как следует отдыхать, а тыкидаешься в какую-то сомнительную авантюру.

Они пререкались до тех пор, пока не разошлись по своимкомнатам спать. С утра Татьяна отправилась на службу, а в начале четвертого заней заехал Дорогань. До этого они ни разу не встречались, и мина на лице укинопродюсера, когда он увидел знаменитую писательницу Томилину, была, прямоскажем, весьма выразительной. Неуклюжая толстуха с выпирающим животом имучнисто-белым лицом совершенно не походила на ту милую женщину, чья улыбкасияла с глянцевых книжных обложек. С трудом забравшись в высокий салон«Аэростара», на котором приехал Дорогань, она заявила:

– Уважаемый Всеволод Семенович, нам нужно с вамидоговориться сразу, чтобы потом не было недоразумений. Уланов знает, кто я игде работаю?

– По-моему, он вас вообще не знает, – весело хмыкнулпродюсер. – Вы уж не обижайтесь, но мне показалось, что ваше имя он слышалвпервые, когда я ему звонил.

– Вот и отлично. Кому еще вы говорили о том, что яследователь?

– Да вроде никому, – он задумался на несколькомгновений, потом добавил уже тверже: – Точно никому.

– Откуда у вас мой телефон? Вы же звонили мне домой двамесяца назад, помните?

– Ваш муж дал мне номер, я его просил. Вернее, даже не так.Я обратился к нему с просьбой дать мне возможность связаться с вами, и он самнабрал номер и передал мне трубку. Я разговаривал с вами из его кабинета в«Сириусе». А почему вы спрашиваете?

– Я спрашиваю потому, что хочу сохранить род своих занятий всекрете, и в первую очередь от господина Уланова. В доме, где вы живете, всезнают, что вы занимаетесь кинобизнесом, знакомы со многими режиссерами и имеетеотношение к съемкам фильмов?

– Ах, вы об этом? – Дорогань оглушительнорасхохотался. – Да, конечно, я вас понимаю. Меня одолевают просители влице юных див и их родителей. А вас кто? Поклонники?

– Тоже просители. Первое время я была настолько глупа, чтоне скрывала своей принадлежности к МВД, и в результате меня буквально осаждалис просьбами разобраться в их деле и повлиять на других следователей, судей идаже прокуроров. Так что пришлось уйти в глухое подполье. Были и такие, которыехотели лично высказать мне, что им нравится и что не нравится в моих книгах.Они не хотят понимать, что я пишу так, как пишу, и по-другому писать не буду,потому что пишу так, как мне самой нравится, как я чувствую. А если им ненравится, так пусть не читают, никто же их не заставляет, правда? Все читателиразные, и все писатели тоже разные, у каждого автора есть своя читательскаяниша, свой контингент, которому по душе именно эти книги, и слава Богу. Астараться учесть замечания и пожелания всех без исключения – это глупо ибесперспективно. Я буду нравиться тем, чьи пожелания учту, и тут жеразонравлюсь из-за этого кому-то другому. Это процесс бесконечный. Ни одинавтор не может нравиться всем подряд.

– Ясно. Значит, Уланову не говорим страшную правду?

– Никому не говорим. И имейте в виду, Всеволод Семенович, я– существо на редкость безжалостное. Если информация уйдет от вас, прав наэкранизацию вы не получите. Даже если вы пригласите самого лучшего режиссера иголливудских звезд, даже если это будет такой фильм, который сможет получить«Оскара», я вам права не отдам.

– Вы не хотите славы? Никогда не поверю.

– Я хочу покоя. У меня слишком много забот, чтобы добавлятьих себе своими неосмотрительными поступками.

Она откинулась на спинку сиденья и вытянула ноги. Конечно,залезать в эту машину трудно, зато сидеть в ней удобно. Дорогань заехал впереулок и притормозил у чугунных ворот.

– Приехали, Татьяна Григорьевна.

Их встретила милая молодая девушка с приветливой улыбкой иповела за собой.

– Вы не волнуйтесь, – щебетала она, легко порхая поступенькам, – Александр Юрьевич очень хороший ведущий, он любит своихгостей и не обижает. Все будет хорошо.

«Как он любит своих гостей, я уже видела, – думалаТатьяна, с трудом поспевая следом. – В этом творческом коллективе весьмасвоеобразное представление о любви».

– Вы смотрите нашу передачу? – спросила провожатая.

– Нет.

– Ни разу не видели?

– Нет, не приходилось.

– А кто-нибудь из ваших знакомых смотрит?

– Да, моя близкая родственница смотрит «Лицо без грима»постоянно.

– И что она говорит? Ей нравится?

– Нравится, – улыбнулась Татьяна. – Она говорит,что ваш ведущий очень не любит своих гостей и всячески унижает их.

– Ой, ну что вы, – переполошилась девушка, – этосовсем не так. Вот сюда, пожалуйста, проходите. Давайте ваш плащ, я повешу.Присаживайтесь, сейчас придет Александр Юрьевич. Чай, кофе?

– А минеральная вода есть? – спросила Татьяна, снимаяплащ.

– Конечно, сейчас принесу. А вам? – обратилась она кпродюсеру.

– Мне кофе, и покрепче, – громогласно заявил Дорогань,по-хозяйски располагаясь за длинным офисным столом.

Татьяна садиться не стала. Она подошла к окну и встала,уперев ладони в поясницу. За окном шел дождь. Надо же, она его и не заметила,пока ехала в машине. И когда только он успел начаться? Уже май, праздникипозади, на деревьях пышная зелень, весна скоро закончится, лето на носу. Жизньидет, а она, Татьяна, ее не замечает, погруженная в повседневные дела, в чьи-тобеды, трупы, потерянные деньги, слезы, обиды. И в собственные мысли о будущемматеринстве. Зачем она здесь, в этой пустой чужой комнате, в ожидании встречи снеприятным, недобрым человеком? Неужели ее жизнь и ее время настолько не имеютникакой ценности, что можно их тратить вот так, впустую, на всякую ерунду?