Скрипнула дверь у нее за спиной, Татьяна обернулась иувидела женщину лет тридцати, элегантную, с холеным красивым лицом. В руках унее была большая коробка. Женщина показалась Татьяне смутно знакомой, но онаникак не могла припомнить, откуда знает ее. Или не знает, а просто виделагде-то? Но где?

– Присядьте, пожалуйста, – холодно произнесла женщина скоробкой, – будем делать грим.

– А это обязательно?

– Вы не хотите? – Голос ее потеплел. – Поверьтемне, так будет лучше. Даже ведущий гримируется. Камера безжалостна.

– Хорошо.

Татьяна со вздохом опустилась на неудобный, жесткий стул.Гример поставила на стол коробку, встала перед Татьяной и стала внимательноизучать ее лицо. Потом взяла в руки овальную губку и основу под макияж.

– Что у вас на лице? – спросила она. – Тоннакладывали?

– Нет.

– Это хорошо. У вас прекрасная кожа. Будете на экране первойкрасавицей.

Она начала работать. Татьяна сидела, прикрыв глаза ипогрузившись в свои невеселые мысли. Снова скрипнула дверь, но на этот раз онане смогла увидеть вошедшего, потому что гример в этот момент накладывала тенина веки.

– Добрый день, Татьяна Григорьевна, – послышалсяприятный мужской голос.

Голос Татьяна узнала, она слышала его каждый раз, когдаИрочка заставляла ее смотреть записанные на видеомагнитофон программы Уланова.

– Добрый день, – пробормотала она, не открывая глаз.

– Всеволод Семенович, рад вас видеть. Спасибо, что привезлик нам такую замечательную писательницу. Это большая честь для нашей программы.Здравствуй, Леночка.

– Привет, Саша, – откликнулась гример, не прерываясвоего занятия.

– Татьяна Григорьевна, я бы хотел задать вам в эфире рядвопросов, давайте сейчас поговорим об этом.

– А о чем мы будем говорить в эфире, если все обсудим прямосейчас? – спросила она.

– О том же самом. Я задам вам вопросы, а вы мне скажете,какие из них кажутся вам интересными, а на какие вы отвечать не хотите. Тогда яи задавать их не буду, чтобы время не терять. Это же прямой эфир, каждаясекунда на вес золота.

Татьяна напряглась, ей было неприятно разговаривать счеловеком, которого она не видела. С закрытыми глазами она казалась самой себеочень уязвимой и как будто голой.

– Александр Юрьевич, говорить надо главным образом опроизведениях Томилиной и о перспективах экранизаций, – тут же встрялДорогань, все время помнивший о том, зачем он здесь. – Мы же с вамидоговаривались.

Но Уланов словно не слышал этих слов.

– Скажите, вас не оскорбляет, что детективы, в том числе иваши, читают в основном в метро, на бегу, потому что это литература второго идаже третьего сорта, которая не требует серьезного отношения и вдумчивости?

Татьяна открыла было глаза и собралась повернуться лицом ксобеседнику, но гример тут же закричала:

– Тихо-тихо-тихо! Глазки закроем, я еще не закончила.

Татьяна послушно выполнила указание, усилием воли подавивраздражение. Не нужно показывать зубки, рано еще.

– А говорить можно? – спросила она гримера.

– Лучше не надо. Саша, не приставай к человеку, когда яработаю. Мне еще чуть-чуть осталось.

– Ладно, – покладисто согласился Уланов. – А гдекофе? Почему до сих пор не принесли?

– Татьяна Григорьевна просила минералку, – снова встрялДорогань, по-видимому, взявший на себя роль защитника и блюстителя интересовизвестной писательницы.

В этот момент дверь снова открылась.

– Ой, Александр Юрьевич, вы уже здесь? – послышалсяголос девушки-провожатой. – Вам чай?

– Да, будь добра.

Наконец гример сделала шаг назад и критически огляделаполученный результат. Что-то ей не понравилось, потому что она взяла макияжнуюкисть и еще несколько раз коснулась лба и подбородка Татьяны.

– Вот теперь хорошо, – удовлетворенно сказалаона. – А помаду я наложу перед эфиром, вы все равно еще пить будете.

– Дайте хоть взглянуть, что вы из меня сделали, –попросила Татьяна.

Гример подала ей зеркало. Что ж, работа была сделана наславу, отрицать это невозможно. Из зеркала на Татьяну смотрела она сама, но летна восемь моложе. Кожа обрела свой природный цвет и стала матовой инежно-телесной, а не болезненно-мучнистой. Отеки под глазами исчезли, а самиглаза стали большими и выразительными. Даже овал лица изменился, стал болеечетким.

Не говоря ни слова, она отложила зеркало и повернулась кУланову. Он был почти таким же, каким она видела его на экране. Но именнопочти. Сейчас в нем не было холодности, надменности и отстраненности, которыетак пугали трепетную Ирочку. Перед Татьяной сидел обыкновенный мужчина летсорока или чуть больше, с приятным лицом и располагающей улыбкой.

Что ж, потерпим еще, решила она, время для демонстрациикогтей пока не наступило. Он мне нужен, этот приятный добренький Уланов,который якобы любит своих гостей. Знаем мы эту любовь. Заманивает, как мышей вмышеловку бесплатным сыром, гость расслабляется, пускает слюни и наивно думает,что перед камерой все будет так же мило, как и за этим столом, за чашечкой кофеи непринужденной беседой. Ан нет. Перед камерой не собравшегося и не готового кпрыжку гостя ждут неприятные сюрпризы.

Татьяна постаралась улыбнуться как можно мягче.

– Вот вы какой, Александр Уланов, – пропела она, вложивв голос всю имевшуюся в наличии женственность. – Приятно видеть вас живьем,а не на экране.

– Спасибо. Так мы можем вернуться к нашим вопросам?

– Да, пожалуйста. Что вы там спрашивали? Повторите,пожалуйста.

– Я спросил, не обидно ли вам бывает, что детективы считаютлитературой третьего сорта и читают в основном в метро и электричках?

– Обидно, – не моргнув глазом солгала Татьяна.

У нее был в голове совсем другой ответ, но время для негоеще не наступило.

– Так, может быть, вам имеет смысл переквалифицироваться иначать сочинять что-нибудь другое, более серьезное? Например, большиефилософские романы, как у Сартра или Гессе. Вы любите Сартра?

– Сартра? – Она сделала вид, что замялась, якобы желаяскрыть собственную неграмотность. – Ну, в общем… А еще какие у васвопросы?

– Вы – преуспевающая писательница. Вы считаете себясостоятельным человеком?

– Я… Ну, как сказать… Не особенно. Издатели платят мало.

– На что же вы живете?

– На доходы мужа. Как и полагается мужней жене.

– Значит, вы пишете книги не для заработка?