нашей Великой победе и Георгиевской ленте, и нашему Бессмертному полку, и (значит) – к победе будущей, в силу всего вышеперечисленного очень даже неизбежной.

Оттого (словно бы) – предательства он не заметил: неизбежность Победы и так была ему очевидна; но! Которая неизбежность (всеобщей нашей Победы) – вовсе не отменяла местную вероятность так называемой «смерти» преданного прекрасной Украинкой еврея и гения Перельмана.

Разве что (это более чем важно) – «сама по себе» Смерть (как и её здешние орудия: Роксолана со свидомитами) тоже персонифицировалась – и начинала становиться (казаться) доступна и внутреннему, и внешнему противодействию.

Смерть – становилась (начинала казаться): Перельман почувствовал исконно свой до-подлинный мир (незапятнанно аутентичный – в котором каждая перемена есть константа для следующей перемены: точка отсчёта каждого многомерия).

Внешне – всё (для него) осталось на месте; но! Внешний мир (вошедший в него, ставший его внешностью – словно жир под покровами кожи) содрогался от биения сердца! А по самой коже уже загуляла волна, порождая прозрение: внешне – по прежнему; но!

Теперь(!) каждое(!) сердцебиение(!) – наставало отдельным.

Теперь(!) жизнь (как и всякая жизнь) – оставалась бесцельна и наклонна (производная от склонности) себя сохранить… Как именно, спросите? А об этом вся история: как именно из настоящих советских людей (населянтов Царства Божьего СССР) – получаются политические Украинцы.

Повторим. Как. Перестав быть настоящими. Получаются. Политические Украинцы. Причём(!) – утвердим: это не есть вопрос конкретного места и конкретного времени, и каждого отдельного человека. Это ещё и вопрос всей мировой истории.

И не суть важно – где. И не суть важно – как именно все эти политические Украинцы (люди с выращенным сознанием само-убийц своей души) собираются: в России ли или на Украине (да хоть на Мадагаскаре); не суть важно – как именно эта липкая свидомитость копится и в чём именно эта свидомитость поначалу проявляется.

Главное – это происходит более чем наглядно: в нарцистическом нацизме или мелочном житейском лукавстве (той же Хельги); природа этого псевдо-перерождения – свобода от, а не свобода для…

Ведь что есть свидомит?

Происходит это слово от свидомый (укр.) и Содома (ветх.); далее – очевидно: нет такого вопроса (как происходит совокупление понятий), зато – есть повсеместный ответ: никакой другой данности у человека попросту нет.

Человеку дано немногое: либо оскотиться – скатиться в свидомитость. Либо (словно нитку в иголку) – продолжить своё многомерие (Дорогу Доблести); на примере Перельмана – себя продевая в руссоистски безалаберное (разве что – с переменными «здесь» и «сейчас») бытие великовозрастного дитяти природы.

Здесь влияние евина молодильного яблочка (отведайте и будете как боги) сведено к минимуму: нет ни эгоизма, ни корысти и почти нет гордыни; чего уж нам далеко ходить. Пусть даже Перельман – это случай экзи’станса, не многим возможный.

Ты счастлива, прекрасная швея, Сшивая мир как пушкинские строфы? В иголку продевается змея И этот сладкий запах катастрофы: И жаворонка звон, и ковыля тяжелый зной… Мой Апокалипсис случается со мной Единожды за год, за день или за миг: Какая тьма, или – какой народ Падет на наши земли? Пусть – любой! И если бы не русский мой язык, Давно бы – тьма… Теперь скажу помимо: Любить людей – не значит добрым быть! Любить любовь – не значит быть любимым. Николай Бизин

Итак, читатель, ты (становясь на место Николая Перельмана) – почти избег блудного греха само-выражения и выбрал Дорогу Доблести. Поэтому (на своём примере) – всегда помни: на этом пути Герой выберет правильно, трус же ошибётся, уверенный, что его обманывают (Роберт Хайнлайн).

Так же (кем бы ни был) – всегда помни: имя твоё Николай Перельман (Герой – победитель и гений), и все эти твои «ощущения» – это всего лишь ощущения тела: синяк от побоев при допросе, что налился в скуле и под глазом, стремительный, словно херои Правого сектора, что услышали зов и сбежались в количестве трех человек: численно наращивая пустоту…

Вот так – наливаться и наворачивать…

Вот так оно (тело) – наращивает пласты на невидимую основу (душу): налепляя плоть слой за слоем; точно так же это происходило на берегу Русского мира с Женским Голосом: по пигмалионовски освобождая из пены морей (мирового хаоса) прекрасную Марию Назаре…

Но ведь мы (сей-час) – не со-творим прекрасное! Мы (сей-час) – следим, как на нить бытия нанизываются т. н. херои Украины (и сколь стремительно развитие со-бытия); и всё это краткое время (пока собирались херои), Роксолана смотрела, и глаза её начинали медленно маслиться!

Словно пламя свечки, несомое в ночь.

А в это время Николай Перельман (в рассказе Согрешить и покаяться) – слушал поэтов т. н. ОРДЛО; а в другое «это» время Николай Перельман (в рассказе Анахорет) – вылеплял себе образ Великой Жены, добавляя и добавляя необходимое к достаточному… И всё «это» время Николай Перельман находился (сам собой) – на проспекте Энергетиков перед монитором компа.

Может, именно он оберёг меня, когда перегорел электропровод привезённого из советского Норильска канделябра?

И всё это время Николай Перельман пред-стоял перед оценивающим взглядом той или иной ипостаси Великой Жены (предающей его на подвиг); что он думает в эти минуты роковые (представ перед Всеблагими)?

Мысли его оказались совсем просты, даже просто-ваты (ватник суть):

– Если я уйду в себя, хероям достанется кто-то другой, менее подготовленный к смерти, – сказал Николай Перельман прекрасной Роксолане.

Херои Правого сектора, меж тем, уже тянули к нему руки. А один из хероев, самый что ни на есть продвинутый в хероизме, с ходу принялся наносить удар кулаком.

В этот миг Перельман (добавляя необходимое к достаточному) – продолжал ощущать этот мир.

Этот мир (и этот, и тот, и даже другой) – наливался кровоподтеком на