– Розалия Львовна умирала вбольнице, – сухо пояснила она, – буквально за день до кончины онапопросила меня приехать.

Естественно, Лена явилась на зов.

Заведующая, казавшаяся щемяще маленькой вбелых подушках, прошептала:

– Мне конец.

– Ну что вы, – еле сдерживая ужас,сказала Лена, – вы обязательно поправитесь.

– Прекрати, – прохрипела РозалияЛьвовна, – выполни мою просьбу.

– Какую?

– Дам тебе адрес Жени, сходи к нему.

– К кому? – Лена прикинулась ничегоне понимающей.

– Не надо спектаклей, – неожиданнорезко оборвала ее Розалия Львовна, – ты знаешь, что он жив. Материнскоесердце не камень, пусть получит от меня прощение. Поедешь, дам тебе письмо длянего. Я хочу, чтобы ты ему заменила меня.

Лене пришлось согласиться, хотя ей очень нехотелось встречаться с Евгением, но не отказывать же старухе, которая уже однойногой в могиле.

Лена вновь замолчала.

– И вы выполнили ее просьбу?

– Нет.

– Почему?

– Розалия Львовна пообещала написатьписьмо, но не успела, умерла. Господи, значит, он еще и убийца!

– Кто? – тихо спросила я.

– Женя, – ответила Лена, – онпросто взбесился, когда узнал, что Семен Кузьмич женился на молоденькой.Приехал ко мне и с порога заявил: «Убью старого идиота и эту пиранью.Наследство мое, я его столько лет ждал!»

– Женя умеет стрелять?

– Великолепно, – подтвердилаЛена, – в свое время в секцию ходил. Это он их убил, часто говорил, чтопора… Только я не воспринимала его слова всерьез, а оно вон как вышло!

– У вас есть его адрес?

Она развела руками:

– Я год не виделась с Евгением, могусказать, где он тогда жил.

– Сделайте одолжение, – попросила я.

В нашем подъезде в темном углу у лифта кипеладрака. Двое подростков молча мутузили друг друга.

– Эй, вы что не поделили? – крикнулая. – А ну прекратите!

Ребята разбежались в разные стороны. Я узналапримерных и вежливых детей Карабановых и вдруг обрадовалась. Значит, этиобразцово-показательные брат с сестрой тоже выясняют отношения на кулаках.

– Да, – заныла девочка, – он уменя яблоко отнял.

– Нет, кто первым начал! – взвизгнулстарший брат и снова налетел на сестричку.

Домой я вползла еле живая от усталости и быланемало удивлена. В квартире оказалось пусто, но если отсутствие домочадцев ещекак-то можно объяснить: дети на дополнительных занятиях, Катюша, Сережа иЮлечка на работе, то куда подевались мопсихи? Отчего они не встречают менярадостным лаем? В прихожей изо всех сил вертели хвостами только Рейчел и Рамик.

Почувствовав некоторую тревогу, я выдвинулаящик, где мы храним поводки. Стаффордшириха и двортерьер оживились до крайностии принялись нервно поскуливать.

– А ну замолчите, – приказалая, – никто не собирается вести вас на прогулку. Лучше скажите, где Муля иАда?

В ящике обнаружились две связанные Юлечкойкофточки, в которые мы наряжаем мопсих перед выходом во двор зимой. Мопсы –гладкошерстная порода, они простудливы, поэтому мы тщательно их кутаем. Рядом скофточками лежали и рулетки с ошейниками: синяя Адина и желтая Мулина.

Слабая надежда на то, что кто-то из домашнихповел мопсих прошвырнуться по снежку, пропала.

Выкрикивая: «Муся, Адюша, вы где?» – ядостигла кухни и испугалась еще больше.

На рыжей кафельной плитке около пустой миски,в которую мы наливаем собакам воду, лежали два светло-бежевых тельца.

Я бросилась к мопсихам.

– Девочки! Что с вами?

Но собачки, всегда радостно спешащие мненавстречу, сейчас даже не шевельнулись, продолжая молча лежать на полу.

Я схватила Мулю. Она просто повисла у меня наруках, раскинув в разные стороны лапы и хвост. На какую-то долю секунды мнепоказалось, что она умерла, но потом я увидела, что ноздри ее шевелятся.

Адюша тоже была жива. Когда я, положив Мульенуна диван, подняла Аду, та издала такой жуткий звук, нечто между храпом ихрипом, что я ее уронила. Но, даже шмякнувшись на кафель, она не открыла глаз.

Пару секунд я в страхе смотрела на мопсих, вголову пришла ужасная мысль: их отравили! Одна наша знакомая, ЛюдочкаПлисецкая, не так давно лишилась своего скай-терьера. Кто-то на улице угостилсобачку куском колбасы с ядом. Встречаются иногда негодяи, ненавидящие всеживое вокруг.

Сбросив оцепенение, я ринулась к телефону инабрала номер нашего ветеринара Люси.

– Что на этот раз, – со смехомспросила она, – наша собачка-катастрофа опять занедужила?

Собачка-катастрофа – это про Аду. За своюкороткую жизнь она перенесла четыре операции. К ней постоянно липнут болячки.То уши не в порядке, то высыпает аллергия, то подкашиваются лапы, то ни с тогони с сего начинается понос. Слава богу, что Люся живет напротив и через пятьминут прибегает на зов. При виде ее Адюська мигом падает на живот и, быстровертя задом, забивается под диван, зато Мульена, не знакомая ни с градусником,ни с наркозом, весело лает.

– Они умирают! – закричала я.

Сразу раздались короткие гудки. Люся человекрешительный, она, не тратя времени на лишние разговоры, бежит к нам. Несмотряна молодость, она уже кандидат наук и замужем. Муж ее, Олег, классный хирург,он тоже ветеринар, и я страшно обрадовалась, увидев их на пороге вдвоем.

– Что это могло быть? – пробормоталОлег, щупая Мулю.

– Похоже, они спят, – протянулаЛюся.

Тут Ада вновь страшно захрипела.

– Она погибает! – завопила я.

– Ну-ка иди отсюда, – обозлилсяОлег. – Адка просто храпит!

– Ступай в спальню, – велелаЛюся, – только путаешься под ногами.

Пришлось выйти в коридор и оттуда слушатьзвуки, доносящиеся из кухни: плеск воды, какое-то звяканье и отрывистые командыОлега: «Дай сюда», «Поверни налево».

Наконец, когда ожидание стало невыносимым, издвери выглянула Люся:

– Все в порядке.

Я бросилась в кухню.