Впрочем, Корабельникоff вовсе не нуждался в соболезнованиях.Его горе было абсолютным, его горе было неприкрытым, и Никита очень хорошопонимал патрона. Какие уж тут к черту «мы скорбим вместе с вами»!.. Никита могголову дать на отсечение, что сейчас Ока Алексеевич не прощает себя так же, какне прощал себя Никита. Ведь если бы ему не пришла в голову блажь нанять дляМариночки телохранительницу, она бы до сих пор была жива.

Но Мариночка была мертва, и Эка — тоже.

Именно об Эке распинался теперь опер Калинкин. Эка кзапретными темам не относилась, она не была членом семьи, и заговор молчания нанее не распространялся. Тем более что Калинкин к месту и ни к месту упоминаллучшую в группе выпускницу школы телохранителей Эку Микеладзе. Очевидно,телохранительница поразила заросшее грубым волосом воображение БорисаКалинкина.

— Та еще штучка, — сказал он, пристально глядя вглаза Никите.

— В каком смысле?

— Во всех… Во всех смыслах. Послужной список у нее будьздоров, рекомендации — зашибись, отзывы — только хвалебные. И от инструкторов,и от опекаемых ею бизнесменов. И жен бизнесменов, — не выдержав, подпустилшпильку Калинкин. — Словом, баба с башкой…

— И с яйцами, — теперь не удержался Митенька.

— В некотором роде… В некотором роде. После этогомеланхоличного замечания последовала тирада о сомнительной сущности покойной.Судя по всему, эта самая сущность не давала покоя Борису Калинкину. Эта самаясущность и заставила опера заняться Экой вплотную. Калинкин говорил о ней стакой плохо скрываемой ревнивой страстью, что Никита сразу понял: без банальныхсамцовых разборок (пусть и постфактум), а также упирания рогами не обошлось.Мужественная Эка оказалась даже более мужественной, чем можно былопредположить. И грешила отнюдь не платоническими связями с женщинами.Установить это не составило большого труда: телохранительница засветиласьвезде, где только можно было засветиться. Уже несколько лет она паслась влесбийском-клубе «Сапфо» (бильярд, сауна, танцы до упаду, спецобслуживание,мужчинам вход категорически запрещен).

— Дискриминация, блин, — мечтательно произнесКалинкин. — Прорваться удалось только с удостоверением наперевес. И то ониего чуть ли не в микроскоп изучали… Вы бы видели, как они на меня смотрели, этибабы! На части бы разорвали, будь их воля. Голову на кол, как в древней Японии.Экстремистки чертовы… Куклуксклановки!… А знаете, какое у них там фирменноеблюдо?

— Яйца всмятку? — предположил Митенька.

— Угу… Что-то вроде того… Яичница с беконом…

— Тогда уж с сардельками… Сублимироваться таксублимироваться!…

— Во-во… — поддержал Митеньку Калинкин. — А вообщезрелище не для слабонервных. Такие телки попадаются, просто волосы вовнутрьрасти начинают. Не поймешь, не то баба, не то мужик. Затылок стриженый,татуировки чуть ли не на глазном яблоке, ботинки армейские, штаны, челюсти каку бультерьеров. Буч по-научному. Зазеваешься или не так посмотришь — все,кранты, в момент выпирающие части тела отгрызут. Лучше уж сразу — помолиться ипод автомобильный пресс.

— Что, так все безнадежно? — Митенька неожиданнопроявил живейший интерес к брутальной лесбийской экзотике.

— Ну не все, — вздохнул Калинкин. — Кромеэтих чертовых бучей такие цыпочки попадаются… Господи прости! Дивы, ангелы,фотомодели!… Дайки и клавы по-научному…

— Клавы-фотомодели?

— Не придирайся к словам!… Это же образно говоря.

— Так образно или по-научному? — не отставалвесельчак Митенька.

Вместо ответа Калинкин так беспомощно заскрежетал зубами,что Митенька снисходительно похлопал его по плечу.

— Ладно, не напрягайся… А ты что, даже не попыталсяувести ни один образ? Даже не попытался никого наставить на путь истинный?

Задубевшее, как подошва кирзача, лицо Калинкина покрылосьюношеским, робким и мечтательным, румянцем.

— Попытался… Положил глаз на одну крохотулю… Херувим,чистый херувим, только без крыльев… Но с роскошным бюстом… размера эдактретьего… Так что вы думаете? Ее подружка мне чуть яйца не открутила… вызвалана пару слов в интеллигентный такой предбанник. И совсем неинтеллигентно наменя наехала. Да еще и за грудки схватила.

— А ты?

— А что я? Блеял да мотню прикрывал. Ну, не драться жемне с ней, в самом деле… Нет уж, лучше с трупаками возиться, чем с этимигребаными сексменьшинствами. Вони уж точно меньше…

Все рассказанное Калинкиным дальше тоже пахло не бог вестькак. С опросом возможных свидетелей у старшего оперуполномоченного вышел полныйоблом, после чего в «Сапфо» было решено заслать его коллегу, Леночку Жукову,примерную мужнюю жену и мать двоих детей. С Леночкой персонал клуба и его жезавсегдатаи вели себя не в пример приветливее, и результаты рейда не заставилисебя долго ждать. Да, Эка пощипывала травку в «Сапфо» с завидным постоянством,чего нельзя было сказать о ее герлфрендз: они менялись как перчатки. Правда, впоследние несколько месяцев она почти не появлялась. А если и появлялась, товсего лишь раз или два. И оба эти раза ее видели в обществе довольносимпатичной длинноволосой блондинки. Оперативно сработавшая Леночка Жуковатотчас же сунула в нос свидетелям фотографию покойной Марины Корабельниковой. Иполучила утвердительный ответ: да, это та самая блондинка.

Но и это было не все.

Вернее, этой информацией Леночка бы и ограничилась, если бына нее не запала барменша «Сапфо», «хренов буч», если следовать унылойклассификации Бори Калинкина. Свое приключение в лесби-клубе впечатлительнаяЛеночка переживала довольно бурно, а воспоминание о потухшей сигаре барменши,приклеенной к уголку рта, заставляло несчастную праведницу понижать голос дошепота. Барменша, отрекомендовавшаяся «Ники», кочевряжиться не стала, МаринуКорабельникову по фотографии опознала сразу же и даже присовокупила несколькосочных характеристик, касающихся не только Мариночки, но и Эки. Грузинка винтерпретации Ники выходила «ревнивой секси, такая и к мошонке, не приведигосподи, приревнует, и к бильярдному шару, не завидую я ее подружкам, ой, незавидую. С ней жить, все равно что под ковровыми бомбардировками маяться…».Мариночка же удостоилась эпитета «бисексуалка-неврастеничка, сама не знает,чего хочет. Я таких по глазам определяю, по лживым, двуличным глазам. И нашим,и вашим за копейку спляшем, вот как это называется…».

После этого, подмигнув мнущейся и жмущейся сотрудницеорганов, Ники предложила пропустить рюмашку текилы. Под звуки лесбийской песниSophie В. Hawkins («тащенный соул, моя дорогая, тащенный соул… Вам нравитсясоул, или вы предпочитаете ритм-энд-блюз?»). Насмерть перепуганная такимнеприкрытым съемом, Леночка просипела нечто среднее между «это не совсемудобно» и «на работе не пью». На что последовал незамедлительный ответ: «ятоже, но ради такого случая… Сердце мне подсказывает, что это — не последняянаша встреча». Заявление было столь безапелляционным и недвусмысленным, чтоЛеночке, по ее словам, сразу захотелось бежать куда глаза глядят, а заодно иисповедаться в церкви — именно это подсказывало ей ее собственное сердчишко. Ноникуда она не побежала, напротив, дала уговорить себя на текилу. Сначала наодну порцию, а потом и на вторую. И от Sophie В. Hawkins Леночка не отказалась,а потом и от К. D. Lang, хотя всю свою сознательную жизнь провела под сеньюубаюкивающе-гетеросексуальной Софии Ротару.