Страшное подозрение закралось в мою голову. Я нашла на самомкраю раковины несколько крупинок, поднесла к ним палец, а потом лизнула его…Так, сода. А крупные кусочки поразили меня кислым вкусом. Понятно, лимоннаякислота. Значит, милейшая Валечка посыпала больную спину Олега не детскойприсыпкой. Нет, в симпатичной белой коробочке с надписью «Джонсон и Джонсон»лежала смесь питьевой соды и лимонной кислоты. Вот дрянь, то-то она натянулаперчатки, не хотела повредить себе руки! Набросала на моего супруга то, что вовсех кулинарных книгах именуется «порошком для выпечки», и принялась втиратьего в несчастного. Как все крупные мужчины, Куприн легко потеет, а чтопроисходит, когда «коктейль» из соды и кислоты вступает в контакт с жидкостью?Правильно, это знает любая женщина, хоть раз выпекавшая кекс, начинается бурнаяхимическая реакция, для которой характерно шипение и выделение некоейпузырящейся субстанции. Вот только я никак не вспомню, хоть и имела в школе похимии твердую пятерку, что там в результате образуется? Ну да черт с ней, схимией, важно одно, нас обманули. Валечка самая настоящая мошенница.

Утром я спросила у Сени:

– И какой гонорар взяла элитная массажистка?

– Триста долларов, – ответил Семен.

Я хмыкнула и рассказала ему про свое открытие.

– Ну, Козлов, – вскипел приятель, – ну, сволочь, погоди.

– Говорил же, надо диклофенак колоть! – вмешался Филя.

Сеня треснул кулаком по столу:

– Убью дрянь!

Томочка погладила его по плечу:

– Ладно тебе, с каждым случается!

– Но не со мной, – злился Сеня, – меня не обманывают.

– Обманывают всех, – заявила я, – вопрос теперь в том, какпоступить с Олегом!

– Врача искать, – отозвался Филя, – нормальногоневропатолога, диклофенак колоть, согревающие мази, пояс из собачьей шерсти ещехорошо.

– Ясно, – сказала я и пошла в спальню.

Измученный муж крепко спал. Юрка, убежав на работу, пообещалсказать начальству о болезни Олега. Я послушала тихое сопение супруга, взялателефонную книжку и соединилась с Ритой Громовой.

Риточка – медсестра, работает в больнице и знакома с кучейразных специалистов.

Через десять минут все утряслось.

– Приезжай к полудню в клинику на Костинском валу, –тарахтела Ритка, – найдешь там Леонида Мартынова, скажешь, от Андрея СергеевичаРевина, он тебе полную консультацию и выдаст.

– Так болит не у меня!

– Поняла уже, – крикнула Ритка, – не дура! Запомнила, к комуидти?

– Но зачем идти? Позвонить нельзя?

– Нет, – рявкнула Громова, – туда нельзя!

Я тяжело вздохнула и пошла собираться. Делать нечего,придется ехать к этому Мартынову, надеюсь, он настоящий специалист.

Клиника оказалась огромным неряшливым зданием, построенным,очевидно, в начале двадцатого века. В огромных гулких коридорах гулялпронизывающий сквозняк. Внутри больницы было прохладней, чем на улице, и редкиебольные, бродящие с безнадежным видом туда-сюда по выщербленной кафельнойплитке, были одеты теплее, чем я.

Равнодушные женщины в белых халатах, встреченные на пути,отправляли меня каждый раз в другую сторону.

– Мартынов? Только что в рентгеновском кабинете видела, –бросила одна.

Но за тяжелой железной дверью другая тетка проблеяла:

– Леонид в процедурной.

Однако в помещении, где возле кушетки стоял таз, до краевнаполненный окровавленными бинтами и ватой, вертлявая девчонка недовольногаркнула:

– Он в гипсовой!

Я побрела в указанном направлении, толкнула облупленнуюдверь с нужной табличкой, обозрела совершенно пустую кубатуру, потом заметилаарку, очевидно, ведущую в другую, смежную комнату.

– Вы Мартынов?

– Да.

– Меня прислал Андрей Сергеевич Ревин!

Леонид засмеялся. Вспомнив, как путала фамилиюБлюмен-Шнеерзона, я осторожно поинтересовалась:

– Неправильно назвала имя или отчество?

Мартынов вытащил «Золотую Яву».

– Нет, просто вы уже двадцатый человек, который является сэтим паролем, но, ей-богу, я никогда не встречался с Ревиным, даже интересностало, ну кто он такой?

– Значит, не поможете нам…

– Отчего же? Триста рублей за консультацию, добавите ещедвести, и на дом приду.

– Прямо сейчас?

– Без проблем, поехали, – ответил Леонид, снимая халат.

Пока доктор осматривал Олега, я села в гостиной и началатерзать телефон. Слава богу, дома была только Томуся, и мне никто не мешал.Первый звонок я сделала Нине Пантелеймоновой на работу.

– Слушаю, – ответила Нинка, – архив древних актов.

– Нинок, скажи, зачем картину засовывают в стеклянный ящик стермометром?

– Какую? – уточнила подруга.

– Ну, «Джоконду», например!

– Во-первых, пуленепробиваемое стекло убережет от идиота,знаешь, что с «Данаей» подонок сделал? Облил кислотой, и привет – несколько летреставрировали. Потом, я сильно подозреваю, что «Джоконду» хранят в специальномпротивопожарном боксе. Лувр весь сгорит, а она останется.

– Так стекло расплавится!

– Нет, это специальный состав. И еще, естественно, внутри,как ты выразилась, ящика созданы идеальные условия для полотна: постояннаятемпература, влажность…

– Дорого стоит оборудовать такой бокс?

– Страшные деньги, – вздохнула Нинка, – между прочим, внашем архиве имеется парочка раритетов, которым такое хранилище пришлось быочень кстати, но средств нет.

– Значит, копию картины не станут помещать в такие условия?

– Ну, – завела Нина, – случаются авторские повторения…Впрочем, точно не скажу. Бокс – страшно дорогое удовольствие, для наших музеевпрактически недоступное!

– Спасибо, Нинуша.