– Ты мне объяснишь, в чем дело? – запальчивоначала я, хоть и собиралась за пять минут до этого поговорить с ним спокойно.

– Я сказал достаточно. Этот человек мерзавец. Я ничегоне желаю о нем слышать.

– Папа, если ты не объяснишь…

– Что я должен объяснять? Эта наглая сволочьухлестывает за моей дочерью… черт, почему я все узнаю последним? Ты давно с нимвстречаешься? Как далеко у вас с ним зашло?

– Я не буду отвечать на твои вопросы, пока ты неответишь на мой. Что между вами произошло?

Отец прошел в кухню, достал коньяк, выпил рюмку и замер уокна спиной ко мне.

– Папа… – испуганно пробормотала я, подходя кнему. – Почему ты молчишь? Вы… у вас какие-то проблемы? Я имею в видубизнес.

– Какой, к черту, бизнес. – Отец ослабил узелгалстука, движения его были нервными, дышал он с трудом, и я перепугаласьпо-настоящему. Он всегда отличался завидным спокойствием, и теперь оставалосьлишь гадать, что могло привести его в такую ярость. – Мы когда-то работаливместе, – сказал отец, должно быть, выглядела я настолько перепуганной,что он почувствовал угрызения совести. Прижал меня к груди и поцеловал вмакушку. – Он негодяй. И никогда не получит мою дочь.

– Папа, – выждав время, заговорила я. – Ты нехочешь рассказать, что случилось между вами… допустим, Глеб совершил какой-топроступок. Но… но ведь…

– Ты что, не поняла? Тебя он никогда не получит.Никогда и ни за что. Ты сейчас же позвонишь ему и скажешь, что между вами всекончено.

– Я не стану этого делать, – собрав всю свою волю,ответила я.

– Что? – отец вроде бы растерялся.

– Я его люблю, папа.

– Любишь. Очень хорошо. Но имей в виду, тебе придетсявыбирать между мной и этим типом.

Такого я, конечно, не ожидала. Смотрела на отца и думала: ончто, спятил? Мой рассудительный, любящий папочка говорит мне такое?

– По-моему, ты просто не понимаешь, что говоришь.

Я повернулась чтобы уйти, решив, что сейчас ему лучше побытьодному.

– Куда ты? – спросил он испуганно.

– К Глебу.

– Что?

– Если ты ничего объяснить не хочешь, придется емуобъясниться.

– Нет, Анна, нет… Ради бога… – он подошел и обнялменя. – Забудь все, что я тебе наговорил. Ты права, я просто… простоспятил. Я твой отец, и ты должна понять, твое счастье для меня превыше всего.Дело даже не в том, что он сделал когда-то… он недостоин тебя, ты сама этопоймешь, но будет поздно. Вот что меня пугает.

– Я тебя люблю, – сказала я и заревела, так мнебыло жалко его в ту минуту. Он вроде бы немного успокоился, даже нашел в себесилы улыбнуться.

– Ты… ты сделаешь то, о чем я прошу?

– Мне надо с ним поговорить, папа.

– Зачем? Чего ты ждешь от мерзавца? Что он расскажеттебе правду? – отец покачал головой. – Мне и в страшном сне не моглотакое привидеться.

– Папа, я тебе обещаю, я во всем разберусь и…

– Что ж, – он развел руками, – поговори сним, если хочешь. Только знай, что я… иди, – он вновь покачал головой иотвернулся.

– Я не могу уйти, когда ты в таком состоянии. И не могуне поговорить с ним. Скажи на милость, что мне делать?

– Забыть о нем, – пожал отец плечами. – Но тыведь меня не послушаешь.

Легко сказать «забыть». Чувствовала я себя хуже некуда.Оставить отца в такой момент и бежать к любовнику? Но ведь я имею право всезнать, в конце концов. Если отец не желает ничего объяснять, пусть это сделаетГлеб. У меня хватит ума разобраться, кто тут прав, кто виноват. По крайнеймере, в ту минуту я была в этом уверена. И все-таки я осталась дома, изнывая отбеспокойства, борясь с искушением немедленно позвонить Глебу и вместе с темпрекрасно понимая, что разговор по телефону ничего не даст. Я должна видеть еголицо, глаза, должна понять…

Я сидела в гостиной, делая вид, что смотрю телевизор. Отецвошел, постоял молча у двери и сказал:

– Поезжай. Сегодня, завтра, какая разница.

Он отправился к себе, а я, схватив сумку, бросилась к своеймашине. Выезжая из гаража, набрала номер Глеба.

– Ты на работе?

– Какая, к черту, работа, – ответил он.

– Я сейчас приеду.

Глеб открыл мне дверь, сказал:

– Проходи, – и отвел взгляд. Я поняла, разговорпредстоит не из легких.

Глеб выглядел человеком, перенесшим тяжелую болезнь. Этинесколько часов точно состарили его, и я испуганно подумала: «Что мне предстоитузнать?» Наверное, поэтому и не спешила с вопросами. Прошла в гостиную иустроилась в кресле. Глеб будто нарочно держался подальше от меня. Закурил итеперь бродил по гостиной, сурово хмурясь. Он заговорил первым:

– Отец знает, что ты здесь?

– Да.

– Пришла сказать, что между нами все кончено? Могла быпозвонить по телефону.

– Я не собираюсь этого говорить, по крайней мере, пока.

Он повернулся ко мне, посмотрел внимательно, как будтосомневался в моих словах.

– Что он сказал? – наконец произнес Глеб, невыдержав молчания.

– Сказал, что ты мерзавец.

Глеб кивнул:

– У него есть на это право.

– Это все, что ты мне можешь сказать? –возмутилась я.

– А чего ты хочешь?

– Я хочу знать, что между вами произошло.

Глеб задумался, сделал три круга по комнате, пока неостановился рядом с креслом, в котором я сидела.

– Если он ничего тебе не рассказал, я тоже не стануэтого делать.

Такого я не ожидала и, признаться, растерялась.

– Ты не станешь? А мне что делать прикажешь?

Он потер лицо ладонью и вздохнул.