Капитан ушел, рассыпаясь в благодарностях, еще более омерзительный, чем прежде; я снова открыла фрамугу и протерла мебель мокрой тряпкой - к сожалению, у меня это входит в привычку!

Я все это время думала, что же произошло, почему вокруг несчастного наркомана-самоубийцы завертелась такая катавасия? И почему кагэбэшное начальство на следующий день вдруг проявило такой либерализм? Не потому же, что пришли новые времена - ни за что в это не поверю. И вот что мне пришло в голову. Юноша с порезанными венами, очевидно, сынок какой-то крупной шишки; отпрыск-наркоман, да еще «доведенный» кем-то до самоубийства (и наверняка связанный с дурной компанией) - какой замечательный козырь в руках противников папаши!

Но клан драгоценного папочки вовремя подсуетился и перехватил инициативу (правда, невольно я им в этом помогла). Самое печальное, что на судьбу молодого человека в этой схватке бульдогов под ковром всем было наплевать…

Слава богу, что все это кончилось. Сегодня на работу вышел Вилен - и я вдруг выложила ему все, как на духу! Сама от себя такого не ожидала! В. выслушал меня очень сочувственно и даже не ругал. Напротив, мне показалось даже, что он смотрел на меня с восхищением… Подумать только, с восхищением - креститься надо, когда чудится, дорогая моя хроменькая Аля… Но он молодец: он сделал как раз то, в чем я нуждалась больше всего - вытащил из дипломата, как из цилиндра фокусника, бутылку армянского коньяка, и мы с ним выпили. Мне сразу стало так хорошо и легко!»

Я прочитала эти строки - и инстинктивно потянулась за сигаретой. Внутри у меня все похолодело. Железные принципы, оказывается, придают людям мужество. Я попробовала представить себе, как бы я вела себя на Алином месте. В одном я была уверена - я тоже не дала бы никаких сведений этому краснорожему хаму. Но, наверное, постаралась бы отказать ему как-то дипломатичнее, задурить башку… Хотя какая там дипломатия - на подобных мерзавцев могут подействовать только такая прямота и резкость, какие продемонстрировала моя сестра. Можно было бы, конечно, для убедительности еще притопнуть ногой… Но о чем это я думаю? Соль вопроса не в избранной тактике, а в том, хватило бы или нет у меня смелости противостоять страшной и всемогущей Конторе? Теперь уже, после всех этих разборок и перестроек, спецслужбы совсем не те, что прежде, да и тот ужас, который внушали чекисты и продолжатели их славных дел всему советскому народу, понемногу выветривается. Я уже принадлежу к тому поколению, которому этот страх практически не знаком. Но десять лет назад моей сестре было отчаянно страшно… и то, как она себя вела, свидетельствует о настоящем мужестве - то есть о преодолении страха.

Да, я, оказывается, совсем не знала сестру!

«11. Сегодня В. меня спас от сексуальных домогательств со стороны пациента. Каждое лето, когда стационар пустеет, Г.Н. кладет на освободившиеся койки своих блатных. Чаще всего это душевнобольные, которые приходят в себя после приступов болезни. По многим параметрам они действительно наши пациенты: когда они выздоравливают и к ним возвращается способность оценивать свое поведение, то они с ужасом вспоминают все то, что проделывали в остром периоде заболевания. Надо сказать, что для многих это действительно мучительнейшие воспоминания! Мне на память приходит пациентка Сениной Майя А., совсем молодая и очень скромная девушка - в обычном своем состоянии. А когда она «свихнулась», то в абсолютно голом виде вырывалась из квартиры и бежала вниз, чтобы броситься в объятия первого попавшегося мужчины! Придя в себя, она страшно это переживала. Я подарила ей «Черный обелиск» Ремарка - чтобы она хоть немного утешилась, обнаружив свое сходство с одной из его героинь. Или пожилая дама Агнесса Викторовна - первый (и, надеюсь, последний) острый приступ психоза настиг ее уже в весьма почтенном возрасте. Ее дом был не из бедных, и когда ей вдруг почудилось, что все вокруг отравлено, ей было от чего избавляться. Спасая своих близких и себя от космических злоумышленников, она решила выбросить из квартиры все, что могло нести в себе гибель: все продукты из холодильника, в том числе оставленные на черный день балычок и икра, полетели в окно. Вскоре вслед за съестными припасами последовал еще прабабушкин, чудом сохранившийся сервиз, все с такой любовью и трудом собранные дорогие безделушки, старинные часы… Когда ее муж возвращался с работы, то увидел под своими окнами необычную картину: небольшая толпа собирала сыпавшиеся на них сверху ассигнации - почти как в варьете у Воланда. Он побил все рекорды, взбегая вверх по лестнице, и успел вовремя: Агнесса Викторовна уже подвигала к окну большой зеркальный шкаф. Когда она вышла из психоза, то чуть не впала в депрессию, вспоминая, сколько ценностей она выкинула на улицу!

Но Байрам не принадлежит к этой категории пациентов. Насколько я поняла, он сын близких знакомых нашей профессорши. У Байрама шизофрения началась очень рано и разрушила его личность и интеллект; сейчас ему за тридцать, но он производит впечатление слабоумного подростка. К сожалению, как у многих из тех, у кого плохо с головкой, у него слишком хорошо с сексом. При этом он до последнего времени был вполне безобиден - его помыслы не шли дальше того, чтобы пощупать женский зад.

На наше счастье, почему-то к пациенткам он не приставал, явно предпочитая персонал. Еще в начале лета, когда к нам с обходом пришел главврач, известный своим холерическим темпераментом, со своей свитой, меня удивил цвет лица медсестры Клавы - щеки ее багровели, и я даже испугалась: уж не гипертонический ли у нее криз? Оказалось, дело было вовсе не в давлении: просто Байрам воспользовался моментом и безбожно тискал ее сзади, а она не могла в присутствии высокой комиссии повернуться и дать ему по рукам.

- С меня достаточно было и того, что, когда Вельяминов открыл дверцу шкафа в первой палате, на него высыпалась колода карт - и это сразу же после указания Минздрава о запрещении любых карточных игр в больницах!

Мне не повезло: сегодня днем, когда я собралась уходить, в ординаторскую вдруг зашел Байрам и, по-идиотски слюняво улыбаясь, зажал меня в углу. Если бы это был здоровый, я дала бы ему по морде, но что, скажите на милость, делать с больным? Я вывернулась, выскочила из комнаты и побежала по коридору, а Байрам - за мной. Стационар как вымер, те немногие больные, которые у нас еще остались в эту прекрасную погоду’, гуляли; пробегая мимо большой ординаторской, где обосновался Орбелян, я закричала:

- Спаси меня, Вилен!

В. выглянул в коридор, сразу оценил ситуацию, и через мгновение он уже был рядом со мной, потрясая кстати подвернувшейся под руку шваброй:

- Прекрати! Хочешь обратно в настоящую психушку - я тебе это сейчас устрою!

То ли от его слов, то ли от угрожающего тона, но Байрам мгновенно обмяк и, как покорный барашек, отправился в свою палату.

- Ты, видно, уже успела забыть, что такое настоящие психи, - сказал мне В., смеясь.

Может быть, мне потому с ним так легко, что с ним я не ощущаю своей недоделанности?»

Теперь, кажется, я уже точно могу назвать имя героя романа моей сестры. Читая ее записи, я просто физически ощущаю, как она влюбляется… Может быть, хоть недолго, но она была счастлива - чисто по-женски? Как мне хотелось бы верить в это!