«15 июля. Как чудесно все-таки иногда жить! Мы с В. вчера ездили купаться на Москву-реку. Наши больные тайком от нас сбегают на пляжи в Серебряном бору, я все время боюсь, как бы кто-нибудь не утонул - на лекарствах все-таки! Но В. отвез меня подальше от города, туда, где вода в реке совсем-совсем прозрачная… Я никогда не была так счастлива, как сегодня - и днем, на реке, и вечером, у себя дома… Может, я вела себя глупо - но что же мне делать, если в двадцать восемь лет мне приходится проходить программу первого класса?»

Следующая запись в дневнике появилась только через месяц - то ли моя сестра была слишком счастлива, чтобы тратить время на бумагомарание, то ли еще по какой причине…

«12 авг., вторн. Ну почему, если в стационаре происходит ЧП, то обязательно в выходные? Иногда мне всерьез кажется, что наши больные - как дети, за которыми нужен глаз да глаз. Ну когда же они вырастут? В субботу в больничном саду семнадцатилетняя девочка и юноша чуть постарше, устроившись удобно в кустиках, раздавили на двоих бутылку портвейна - и девушка попыталась после этого покончить с собой.

Меня вызвали на работу в 11 вечера, когда соседки по палате попытались ее разбудить и не могли. Когда я примчалась, ей уже промыли желудок… Она жертва группового изнасилования и людского злословия, и ее до слез жалко. В воскресенье утром злой, как десять тысяч чертей, В. оформлял ее перевод в психушку, и мы в первый раз по-крупному поспорили. Я считала и считаю, что с этой девушкой и так поступили несправедливо, и общество виновато перед дней дважды: сперва не уберегло от насильников, а потом выставило на публичное поругание на суде - и за нашу вину мы наказываем ее еще раз! Но В. не стал меня слушать; у него были свои аргументы: девица клялась ему и божилась, что не будет больше ничего с собой делать - и не сдержала обещания, следовательно, она не в состоянии себя контролировать и потому ради нее самой ее следует лечить в условиях закрытого учреждения. Я видела, что он относится к несчастной девушке, как к личному врагу: еще бы, она лишила его заслуженного отдыха! - и его жестокость меня ужаснула.

- Избавься побыстрее от ее собутыльника, - посоветовал он мне в заключение.

Я чуть ли не все воскресенье вела душеспасительную беседу с юношей. Я, собственно говоря, почти не знала Витю - мне его передали по наследству. Он был протеже Ирины Матвеевны, и потому его положили к нам, хотя вроде бы никакого особого стресса в его жизни не было.

- Ты понимаешь, что я должна тебя немедленно выписать с отметкой о нарушении режима? - начала я.

И тут он вдруг расплакался; я никак не ожидала такой реакции и молча ждала. И дождалась: моим ушам открылось такое, чего я никак не хотела бы услышать. Оказывается, двадцатипятилетний Витя - наркоман со стажем и сроком… Он был еще несмышленышем, когда его замели вместе с двумя дружками, и ему предстояли либо тюрьма, либо принудительное лечение в спецбольнице - его родители избрали второй вариант, как менее страшный.

Долгих шесть лет он провел за решеткой в стенах этого казенного заведения, в котором легко ломаются судьбы и взрослых, сложившихся людей - что же говорить о зеленом юнце? Подумать только - целых шесть лет! Когда я была студенткой, нам демонстрировали шизофреника, который из бредовых соображений убил свою жену и шесть лет находился в спецпсихушке, после чего его сочли не представляющим социальной опасности и выпустили. В обычную психиатрическую больницу он ложился, как в санаторий. Шесть лет за убийство - и столько же за два грамма наркотического препарата!

Конечно же, Витя утверждал, что он никогда регулярно не кололся и не сидел на «колесах», а всего лишь баловался - и ни о каком привыкании еще и речи не шло. Я не знаю, верить мне ему или нет, да и не в этом суть - теперь он уже не может существовать без психотропных препаратов. Из него сделали лекарственного наркомана…

- Если родители узнают, что я был инициатором выпивки, то они упрячут меня снова на долгие годы в психушку, - говорил мне Витя. - Они и так уже считают меня пропащим. Только Ирина Матвеевна приняла во мне участие, и я ей поверил, поверил, что снова смогу стать человеком. Отец у меня - человек очень суровый и законопослушный, а районный нарколог для него - это представитель власти и высший авторитет. Я все понимаю: я виноват, но откуда же я мог знать, что девушка не только рассуждает о самоубийстве, но и действительно что-то с собой сделает? Сейчас я полностью в ваших руках, но если вы сообщите о происшедшем родителям или просто пошлете выписку в диспансер, то на моей жизни можно ставить большой жирный крест…

Ну что мне с ним было делать? Больше всех я почему-то разозлилась на Ирину Матвеевну - для парня, конечно, она сделала все, что было в ее силах, но можно ли так подставлять коллег? Конечно, никто бы Витю не взял в стационар, если бы мы знали о его прошлом, но хотя бы потом предупредить лечащего врача она ведь могла! Тогда мы бы знали, чего от него можно ожидать.

К сожалению, в своей жизни я не видела ни одного леченого алкоголика или наркомана, на котором бы его пристрастие не оставило неизгладимых следов; они все страдали от нехватки положительных эмоций, которых в реальной жизни не получали - их мог дать им только допинг: не алкоголь, так транквилизаторы, - и в конце концов почти все они переходили на «колеса». Что же делать, если обмен веществ в мозгу у них совершенно не такой, как у нас?

И все же я решилась. Воспользовавшись тем, что все начальство в отпусках, я оставила его в отделении, запретив даже нос из него высовывать, и назначила ему мощную дезинтоксикационную терапию. Может, нам с ним повезет и мы вытянем один шанс из тысячи?

По этому поводу опять поцапалась с В. Он считает, что я веду себя непрофессионально. Но мне кажется, что на такой работе, как наша, важнее в первую очередь быть людьми, а потом уже - профессионалами.

20 авг. Вот уже и В. перевели обратно в его любимую большую психиатрию, где при первом взгляде на больного сразу видно, что он действительно болен. Вышла из отпуска Сенина, последние дни у нас дорабатывает Володя Синицын. Света вернулась из своих дальних краев, загорелая дочерна - и здорово потолстевшая. Льет дождь (а в Питере, наоборот, тепло и сухо), лето подходит к концу, а вместе с ним и все то чудесное, что со мной произошло. Даже не верится, что это было.

Витя еще держится, надо поскорее его выписывать, как только закончится курс витаминов - больше я помочь ему не в состоянии, а мало ли что может еще с ним произойти.

26 авг. Только сегодня до меня дошло, почему Светлана так поправилась - она просто-напросто беременна. И срок уже очень приличный, шестнадцать недель, на четыре недели больше, чем должно было быть по ее расчетам - ее сбило с толку кровотечение в положенный для менструации срок. Она страшно расстроена, потому что была сегодня у гинекологов, и они ей отказали в аборте - сказали, что поздно! В первый раз видела Светлану в слезах - она забилась в мою маленькую ординаторскую и дала им волю.

Я давно уже поняла, что слезы действуют на меня, как огромные распахнутые клювы птенцов - на их родителей: у меня просто инстинктивно возникает желание помочь, и я ничего не могу с собой сделать. Вот и тут это со мной случилось: я дала Свете сигарету, потом чашку горячего чая, и, когда она привела себя в божеский вид, мы отправились на поклон к хирургу Васе, рыжебородому крепышу с веселыми глазами. Честно говоря, я была уверена, что он согласится: Вася - хирург от Бога; наверное, именно поэтому от него и ушла жена - жены не любят гениев, которые слишком много времени проводят на работе, приносят домой слишком мало денег и которых благодарные пациентки одаривают в основном крепкими спиртными напитками (мы со Светой, кстати, не были исключением). Завтра с утра я поведу ее в камеру пыток.