Граненый столб Горгоны, казалось, вздымался прямо у них надголовами. Вершину Горы Дьявола они видеть не могли – она тонула в облаках имгле, затягивающих небо. Погода – как это бывает в горах – испортилась черезнесколько часов, и полил дождь, нудный и малоприятный.

Ближе к сумеркам все уже нетерпеливо и нервно принялисьвыискивать глазами пастушеский шалаш, разрушенную овчарню или хотя бы пещеру.Что угодно, лишь бы укрыться от льющейся с неба воды.

– Кажется, дождь перестал, – с надеждой в голосесказала Ангулема. – Капает только из щелей в крыше шалаша. Завтра, ксчастью, мы уже будем у Бельхавена, а в пригороде всегда можно переночевать вкаком-нибудь сарае или овине.

– В город не поедем?

– Ни в коем разе. Чужаки на лошадях бросаются в глаза,а у Соловья в городе куча доносчиков.

– Мы же собирались выставить себя в качестве приманки…

– Нет, – прервала она. – Так не пойдет. Нашатройка вызовет подозрение. Соловей – хитрый стервец, а весть о том, что меняпоймали, уже наверняка разошлась. Если что-то насторожит Соловья, то и дополуэльфа дойдет.

– Что предлагаешь?

– Обойдем город стороной с востока, с устья долиныСансретур. Там рудники. В одном у меня есть знакомый. Наведаемся к нему. Какзнать, может, пригодится. Если повезет.

– Можешь говорить яснее?

– Завтра скажу. На руднике. Чтоб не сглазить.

Кагыр подкинул в костер березовых веток. Дождь шел весьдень, другое дерево гореть бы не стало. Но береза, даже и мокрая, тольконемного пошипела и тут же занялась высоким синеватым пламенем.

– Откуда ты родом, Ангулема?

– Из Цинтры, ведьмак. Есть такая страна у моря, приустье Яруги.

– Я знаю, где лежит Цинтра.

– Так зачем спрашиваешь, коли столько знаешь? Я таксильно тебя интересую?

– Скажем – немного есть.

Помолчали.

Потрескивал огонь.

– Моя мать, – наконец сказала Ангулема, глядя впламя, – была в Цинтре дворянкой, к тому ж, кажется, высокого роду. Уэтого рода в гербе был морской котик, я б тебе показала, был у меня медальончикс этим их затраханным котом, от матери. Я его опосля в кости продула… Но этоткошкин род, разорви его морской пес, отказался от меня, потому что, вишь ты,мать моя вроде бы связалась с каким-то хамом, кажется, конюхом, а может,конюшим, и получилось, что я – бастард, срамота, позорище и пятно на кошачьейчести. Отдали меня на воспитание дальним родственникам, у тех, правда, в гербене было ни кота, ни псины, ни какой другой живности, но отнеслись они ко мненеплохо. Послали в школу, в общем, и били мало… Хоть довольно часто напоминали,кто я такая есть, какой-то ублюдок, в крапиве зачатый и рожденный. Матьнавестила меня раза три или четыре, когда я была еще маленькой. Потомперестала. Впрочем, мне на это было… ну…

– А как попала к бандитам?

– Ты выспрашиваешь прямо как следователь! –фыркнула она, поморщившись. – К бандитам, это ж надо! Ай-яй-яй! Сдобродетельного-то пути, ой-ей-ей!

Она поворчала, покопалась за пазухой, вытащила что-то, чеговедьмак толком не разглядел.

– Одноглазый Фулько, – проговорила онанеразборчиво, яростно втирая себе что-то в десны и втягивая носом. –Нормальный хрен. Что забрал, то забрал, но порошок оставил. Возьмешь щепотку,ведьмак?

– Нет. Лучше бы и ты не брала.

– Это почему?

– Потому.

– Кагыр, а ты?

– Наркотик не употребляю.

– Ну и святоши мне попались, – покрутила онаголовой. – Никак сразу же приметесь морали читать. Мол, от порошка яослепну, оглохну и облысею. Рожу ненормального ребенка.

– Прекрати, Ангулема, и докончи рассказ.

Девушка громко чихнула.

– Ладно, если хочешь. Так на чем я… Ага. Ну, началась,значит, война с Нильфгаардом, родственнички растеряли все имущество и вынужденыбыли бросить дом. Было у них несколько собственных детей, а я стала для нихобузой, вот и отдали меня в приют. Содержали приют жрецы при каком-то храме.Веселенькое это было, как вскорости оказалось, местечко. Обычный бордель, ниприбавить, ни убавить, для таких, что любят незрелое яблочко, сечешь?Молоденьких девочек, да и мальчиков тоже. Я, когда туда попала, была ужеслишком взрослой, переростком, на меня любители не находились…

Совершенно неожиданно она залилась румянцем, который былвиден даже при свете костра.

– Ну, почти не находились, – добавила она сквозьзубы.

– Сколько тебе тогда было лет?

– Пятнадцать. Познакомилась я там с одной девчонкой ипятью мальчишками моего возраста и постарше. И мы быстренько нашли общий язык.Как ни говори, а знали мы легенды и предания. О Бешеном Дее, о Чернобородом, обратьях Кассини… Захотелось нам на большак, на свободу, на разбой! Это что же,сказали мы себе, только из-за того, что нас тут дважды в день кормят, мы должныкаким-то старперам и отвратникам по первому зову задницы подставлять…

– Попридержи словотворчество, Ангулема. Сама знаешь,перебор хуже недобора…

Девушка протяжно отхаркнулась, сплюнула в костер.

– Ну и святоша! Ладно, перейду к делу, что-то мнеболтать не хочется. В приютской кухне отыскались ножи, достаточно было их какследует на камне навострить и на пояс подвесить. Из точеных ножек дубовогостула получились шикарные колья. Нужны были только лошади и деньги, ну,дождались мы приезда двух развратников, постоянных бывальцев, стариков, тьфу,почти сорокалетних. Приехали они, винцо потягивают, ждут, когда им попы пообычаю привяжут выбранную малолетку к такой специальной удобной штуковине… Но втот день им поиграть не удалось!

– Ангулема!

– Ладно, ладно. Короче: прирезали мы и забили обоихразвратных старцев, трех попов и пажа, единственного, который не сбежал и конейихних сторожил. Храмового эконома, который не хотел дать ключей от сундучка сденьгами, мы огнем припекали до тех пор, пока не дал, но жизнь ему сохранили,потому как милый был старичок, всегда доброжелательный и покладистый. И пошлина грабеж, на тракты и большаки. Разные колеи оказались у наших судеб, то навозу, то под возом, то мы дрались, то нас избивали. То было сыро, то холодно.Ха, холодно-то чаще. Из того, что ползает, я ела в жизни все, что удавалось,мать их так, поймать. А из того, что летает, однажды сожрала даже воздушногозмея, потому как он был склеен мучным клеем.