Сердце мое от жалости зашлось. Все простила Марусе, потомучто душа у нее, как и сама Маруся, огромная, и туда помещается много и любви, иненависти, и зависти, и осуждения. Не перечислишь всего.

«Что же это такое? — подумала я. — Минут десять я уже у неесижу, а Маруся за это время всего каких-то двадцать фраз произнесла. Куда этогодится?»

В безмолвии я посидела немного еще, глядя на уходящую изжизни Марусю, и решилась.

«И в самом деле уйдет, если не остановить», — забеспокоиласья и сказала:

— Все, Марусечка, я пошла.

— Посиди, старушка, — жалобно попросила она. — Что-нибудьрасскажи…

«Да что же это такое происходит-то? — в отчаянии подумала я.— Когда это такое было, чтобы Маруся сама, по доброй воле давала возможностькому-то что-то рассказать, и не только давала возможность, а сама предлагаладаже. Будто у нее своих слов нет, чтобы мои слушать. Нет, действительно пораМарусю спасать».

— Ты полежи здесь пока, а я пошла. — преисполняясьрешимостью, сказала я. — Не волнуйся, долго одна не будешь. Розу пришлю, а самабыстренько смотаюсь к Ване, посмотрю в его наглые глаза.

Маруся мгновенно вскочила с дивана и, прижав и мои и своируки к своей жаркой груди, взволнованно залепетала:

— Ване передай, что люблю его, что только о нем и думаю,каждый день во сне вижу…

— Может, ночь? — уточнила я.

— И ночь…

«И день и ночь спит, а Роза говорит, что у нее бессонница»,— отметила я про себя.

— Передай Ване, — тем временем продолжала Маруся, — чтопомню каждое слово его, взгляд каждый, и стишки, что он мне написал, какмолитву перед сном повторяю, и выучила наизусть…

— Передам, Марусенька, передам, — усиленно кивая, заверилая.

— Передай, что тапочки его под кроватью моей стоят, а пижамаего под подушкой лежит моей…

— Передам, Марусенька, передам.

— Передай, что единственный он, что и не было других у меня…

Я опешила.

— Ну, не-ет, Маруся, это передавай сама. Кто же мне поверит?Да и возраст у тебя уже не тот, чтобы врать так рискованно. Я лучше скажу, чтоон первая твоя и последняя любовь. Вот в это мужчины охотно верят. Я таккаждому клялась, и все были довольны.

На том и порешили.

Я пошла к Ване. Не знаю, выучила ли Маруся ту поэму Брюсова,которую Ваня, пользуясь всеобщей безграмотностью, выдает за свою, но адрес,данный Марусей, я действительно выучила наизусть.

Имени счастливой соперницы, этой подлой компьютерщицы, я незнала, поэтому, пользуясь жизненным опытом, придумала, как выходить изположения.

Я решила применить к ней тактику энергичного переполоха.Предварительно подготовившись, я застегнула пиджак не на те пуговицы — врезультате одна пола была длинней другой, а сам пиджак превратился в сплошныеволны. Воротнику моей блузки такая драпировка не понравилась, и он встал дыбом,что устраивало меня вполне. Прическу свою я изрядно растрепала, экстремальновздыбив волосы. Губную помаду съела, тушь слегка размазала, румяна к чертустерла вообще.

"Боже упаси этой мымре понравиться, — подумала я, — ещеревностью изойдет и меня к Ване не допустит.

Надо быть скромней. Этакая загнанная работой, мужем и детьмиослица, которая отсутствие времени пытается компенсировать очень дорогимкостюмом, купленным в рассрочку на пять лет".

Произведя все необходимые действия, я осталась довольна.«По-моему, вышло неплохо», — подумала я, удовлетворенно глядя на то, какшарахается от меня народ.

У двери квартиры компьютерщицы я провела короткую репетицию,стараясь изобразить крайнюю сбивчивость дыхания, что, учитывая седьмой этаж иотсутствие лифта, было совсем несложно. В последний раз сделав ревизию всемсвоим превращениям, я похвалила себя и уверенно нажала на кнопку звонка.Нетерпеливо притопывая, приготовилась ждать.

Долго ждать не пришлось. Почти мгновенно дверь открылавысокая невзрачная блондинка, не годящаяся нашей Марусе и в подметки. Кактолько Ваня позарился на нее?

Я, как по команде, сделала бешеные глаза и, задыхаясь ибеспорядочно заикаясь, затараторила:

— 3-здрасте, я С-суслова из отдела с-снабжения, извините,что з-задыхаюсь, но у вас лифт не работает…

Роняю сумочку, поднимаю ее, по ходу опытным взглядомпроверяя, с кем имею дело — ничего баба, если и стерва, то не ярко выраженная,а умеренная: в глазах не только ожидание, удивление, любопытство, но исочувствие. Удовлетворившись, продолжаю:

— П-простите, з-загоняли совсем, начальник ззлой какз-зараза, з-зло, естественно, с-срывает на мне, грозит вообще уволить, а п-пашуза к-копейки.

Снова роняю сумочку, неуклюже поднимаю, виноватой улыбкойизвиняюсь, получаю в ответ улыбку понимания и продолжаю:

— Я к в-вам по важному делу, м-можно п-пройти, хочу уп-пастьхоть на стул, н-ноги не держат.

В последний раз роняю сумочку — для нее, думаю, будетдостаточно, больше она не выдержит, начнет нервничать, а мне это ни к чему, —поднимаю сумочку, виноватым взглядом извиняюсь, в ответ получаю уже улыбкусимпатии и продолжаю:

— С-семь д-домов за ч-час обежала — только в ттрех лифтыработают. М-мозги совсем н-набекрень, возраст, понимаете ли, уже не т-тот. Такя п-пройду? — заключила я свою речь, делая решительное движение вперед.

— Конечно, входите, — уступая мне дорогу, отскочила всторону компыотерщица.

На лице ее отразилась сложная гамма из удивления,любопытства и вины за неработающий лифт.

Я стремительно влетела в квартиру и, пользуясьпревосходством в скорости, успела обежать ее всю до того, как опомниласькомпыотерщица. Слава богу, это было нетрудно, поскольку комнат было мало —всего две.

— Куда мне? Куда? — растерянно вопрошала я, внутреннеотмечая, что, похоже, Вани нет, следовательно, мой поход будет болеепродуктивен, чем ожидалось.

— Да куда хотите, — гостеприимно пригласила компыотерщица.

«А она не так уж и плоха, мила даже. Жаль, такую и дуритькак-то неудобно, но ничего не поделаешь, Маруся мне дороже», — пришла кмысленному выводу я и ответила:

— Если можно, на к-кухню.

— Пожалуйста, — обрадовалась компыотерщица, — к тому же вкомнатах бардак.

«Ну нет, милая, — внутренне возразила я, — в комнатах у тебяне бардак, в комнатах у тебя беспорядок, причем дивный. Как только Ваня здесьживет?»