Ярость как-то незаметно перетекла в унылую, можно бы дажевыразиться, философическую печать. Бестужев не был ни идеалистом, ниромантиком, он прекрасно понимал, что подлость человеческая неискоренима исуществовать будет, пока сохранится сам род человеческий. Однако всякий раз,когда случалось сталкиваться с подобным среди своих, Бестужева прямо-такибросало в тоскливое удивление, в брезгливую тоску… Всему есть рубежи и границы…Должен существовать некий предел для грязи — но начинаешь со страхомподозревать, что другие рассуждают иначе…

Он пробежал взглядом написанное. Кивнул:

— Ну, в общем и целом… Подпишитесь полным именем. Эй там, вуглу! — громко позвал он, не оборачиваясь в ту сторону. — Быстренькошкандыбай сюда и тоже подпишись со всей обстоятельностью. И не притворяйся,будто неграмотный — это купеческий-то приказчик? Да и брюхо уже не болитнаверняка… Живо, тварь!

Поднявшись на ноги, Пантелей заковылял к столу, тихонечкопричитая под нос что-то жалостное. Пока он царапал карандашом, Бестужевобдумывал дальнейшие действия — что не отняло много времени, поскольку выборбыл, знаете ли, небогат…

— Ну что же, — сказал он, аккуратно свернув листыи упрятав их в потайной карман, — пошли во двор, декаденты…

— Помилуйте, ваше!!! — прямо-таки хором взвылипрощелыги.

— Не скулите, — брезгливо сказал Бестужев. —Слово офицера, оставлю живыми… Кому говорю, пошли! — и он повёл стволомревольвера.

Во дворе он заставил Пантелея настежь распахнуть ворота,уселся на облучок, подобрал вожжи. Застоявшаяся сытая лошадка встрепенулась.

— А мы как же… — промямлил Пантелей.

— Вы? — покривил губы Бестужев. — Хотитедобрый совет, скоты? На вашем месте я бы немедленно бежал из Франции… или, по крайнеймере, на пару недель забился бы в укромное местечко, где вас не достанет ниАркадий Михайлович, ни сам Господь Бог. Вам же лучше и поспособствуетсохранению вашей поганой жизни. Вы что, не поняли, что и вам немного отмерено?Насколько я знаю Аркадия Михайловича, после того, как вы дали бы нужные емупоказания, с обоими очень быстро что-нибудь неприятное произошло бы: кто спьянув Сене утоп, кто застрелился от несчастной любви к шлюхе с площади Пигаль…Зачем ему такие свидетели? Коли уж он меня собирался отправить на тот свет, сшушерой вроде вас тем паче церемониться не стал бы… В общем, насчёт бегства изФранции я перегнул. Забейтесь в какое-нибудь укрытие на пару недель, потом явас непременно найду. Не пройдёт это даром господину Гартунгу… Уяснили? Будетенаведываться на почту возле Пер-Лашез, там, где мы с вами покупали открытыеписьма, Серж. Я обязательно, когда наступит надлежащее время, оставлю вамдепешу… Ясно? Смотрите у меня!

Он подхлестнул лошадь и рысью выехал за ворота. Погналэкипаж по той дороге, какой они сюда приехали — не галопом, конечно, но всё жедостаточно быстрым аллюром. Карманы отвисли от пистолетов и бумаг. Головаработала холодно, со всей возможной практичностью.

По всем расчётам выходило, что денек-другой ему придётсяпробыть, по сути, на нелегальном положении. То есть засесть где-нибудь вотдалённой гостинице и носа наружу не показывать — благо, если потребуется, подрукой паспорт на имя Фихте. Даже если два этих мерзавца не кинутся к Гартунгуоправдываться, а исчезнут, как он им советовал, дражайший Аркадий Михайлович —никак нельзя его недооценивать! — быстро поймет, что Бестужев их расколол.И дальнейшие его ходы предугадать невозможно — однако есть сильные подозрения,что он постарается завершить дело.

Когда-то в Маньчжурии Бестужев слышал китайскую пословицу:«Если туфли вымокли, нужно идти вброд». Вот именно… Дураку ясно, что в подобнойситуации ротмистр Бестужев начнёт искать не просто сатисфакции, а официальныхпоследствий — и уж этого Гартунг постарается не допустить. А учитывая егоздешние возможности, по сравнению с коими Бестужев, откровенно говоря, сейчасне более чем букашка… Мало ли какие неожиданности возможны, мало ли какиенесчастные случаи могут воспоследовать… благо всегда есть на кого свалить… Ну,скажем… Ага, был узнан революционными боевиками, с которыми сталкивался вРоссии, и те, изверги, поторопились свести счёты… Крайне убедительно можнооформить.

Ну и, кроме того, Гартунг остаётся единственным в этойстране, кто знает о подлинном лице Фихте-Руссиянова. Господ из бригады порозыску анархистов можно по старой дружбе уговорить считать, что ротмистр импривиделся. Выдумать некую убедительную ложь, которую те проглотят, несомневаясь. Большого ума и превеликой изворотливости наш Аркадий Михайлович, онже месье Ландезен…

Итак? Вариант имеется единственный: связаться телеграфно сВеной, объяснить Васильеву ситуацию и попросить содействия. Можно, конечно,плюнуть на всё и потихонечку выехать из Франции, но это означает бегство с полябоя и никак иначе… Вот кстати, дома непременно нужно будет свечечку поставитьво здравие полковника Васильева: без прощальной беседы с ним Бестужев, ручатьсяможно, ничего не заподозрил бы и сунулся в ловушку, как баран на бойню… Всюоставшуюся жизнь за Васильева молиться нужно, серьёзно…

Почти той же дорогой, по которой они добирались сюда,Бестужев выехал в места более оживлённые — где его экипаж два раза пыталисьостановить подгулявшие туземцы. Он так и не сориентировался, где находится, ноне спрашивать же у редких прохожих? Извозчик, расспрашивающий добрых парижан,где именно он сейчас находится, в каком районе города… Подобное чудо-юдонепременно запомнится, это след…

На безлюдной улочке Бестужев натянул вожжи, соскочил ипривязал лошадь к тумбе фонарного столба, что наверняка противоречило здешнимполицейским предписаниям, но ни одного стража закона поблизости, слава богу, неимелось. Ничего, не пропадет животина безвинная, не в тайге среди волков…

И быстрыми шагами направился прочь, высматривая синийфонарь, по вечерам служивший отличительным знаком парижских почтовых отделений.Пожалуй, телеграфными депешами, как ни делай их безобидными для постороннегоглаза, дела не изложишь, придётся написать письмо. Письма здесь перемещаютсябыстро, Европа, на российский взгляд, невелика, даже тесна, лишний день ничегоне решает… Аркадий Михайлович, сокол наш ясный, всё же не сам дьявол и ввозможностях, свойственных рогатому, ограничен при всём своём уме и коварстве…

И ведь даже на дуэль не вызовешь — нельзя с такими подонкамидраться благородным образом…

Услышав в трубке голос Ксавье, Бестужев, так и не решивший,с чего начать разговор, на секунду замялся, потом произнёс отчётливо, внятно:

— Надеюсь, вы меня узнаёте, Ксавье?

Какое-то время царило непонятное молчание, потом инспекторбыстро произнёс:

— Не называйте никаких имен! Вы меня поняли?

— Да, конечно, — сказал Бестужев, охваченныйнеприятной тревогой.

— В каких вы сейчас обстоятельствах?