— Я… — сказал Бестужев, тщательнейшим образомподбирая слова. — Я переночевал в небольшой гостинице, телефонирую вам измаленького кабачка…

— Вокруг всё спокойно? За вами нет слежки?

Бестужев оглянулся на крохотное помещение, ещё раз окинулвзглядом парочку в углу, унылого пьяницу перед графином красного, равнодушногохозяина. Ответил:

— Ручаюсь, что нет.

— Ну, хоть что-то… Помните заведение, где мы с вамиговорили о разных… причудливых изобретениях?

— Конечно, — сказал Бестужев.

— Как быстро вы можете там оказаться?

Бестужев быстренько прикинул в уме:

— Примерно через три четверти часа.

— Хорошо, — сказал Ксавье. — Для надёжностиотсчитаем час… и ещё четверть. Я вас буду ждать там. Идите со всеми мыслимымипредосторожностями, вам понятно?

— Да, но…

— Вы что, не читали утренних газет? — не безсарказма вопросил инспектор.

— Не удосужился как-то, — признался Бестужев.

— Немедленно купите газету, кое-что поймёте… Всё. Черезчас с четвертью в том именно заведении. Все предосторожности!

И трубку на том конце провода решительно повесили. Бестужеваккуратно водворил свою на крючок, уже понимая, что произошло нечто новое — илично для него наверняка не особенно и радостное. Кивнул толстому усатомухозяину — тот лениво наклонил голову в ответ — вышел из кабачка и, расслышавнеподалёку пронзительные вопли мальчишки-газетчика, замахал рукой:

— Гарсон!

Мальчишка пулей подлетел к нему, подхватил монеты, сунул вруку свежеотпечатанный газетный лист и, не удостоив Бестужева, даже мимолетноговзгляда, помчался дальше, выкрикивая всё так же оглушительно:

— Русские нигилисты сводят счёты! Резня в Фонтенбло!Масса трупов! Куда смотрит полиция?

Найдя местечко неподалёку от шумной улицы, Бестужевопустился на скамейку и раскрыл газету.

Он даже не смог бы назвать те чувства, которые испытал…

Сразу под названием почтенного печатного органа огромнымибуквами напечатан заголовок — то самое, что вопил мальчишка. А чуть ниже — егособственная фамилия, точнее, его последняя фамилия, под которой он пребывалисключительно в Париже. Значит, вот каков оказался следующий ход господинаГартунга… Но какова прыть! Этого ни за что не придумать было заранее, АркадийМихайлович явно импровизировал — но до чего же мастерски, скотина…

С крикливой развязностью, свойственной подобным статейкам вовсех абсолютно уголках света, излагалась леденящая душу история о том, какнынешней ночью на уединённой вилле в Фонтенбло русские радикальныереволюционеры по известным им одним причинам устроили перестрелку, в результатечего на месте событий остались два трупа: Степан Чермазов, известный террористиз эсеров, в Российской империи приговорённый к пожизненной каторге, ноухитрившийся бежать, и Сергей Вадбольский, ни в одну партию не входивший,однако крайне близкий к эмигрантским кругам. По счастливой случайности уцелел,хотя и ранен неопасно выстрелом из пистолета, некий полицейский агент, которыйи сообщил, что вышеозначенную резню учинил известный ему другой эсеровскийтеррорист, пребывающий в Париже с фальшивым паспортом на имя Ивана СавельевичаРуссиянова.

Парижская полиция поднята на ноги… Агенты располагают полнымописанием преступника (Бестужев инстинктивно заслонился от прохожих газетнымлистом)… Комиссар Ламорисьер, чьи подчинённые также задействованы в розысках,заверяет: «Этот молодчик у нас долго не пробегает, тут ему не русские леса!»Ну, дальше можно и не читать — ничего конкретного, одни рассуждения о страшныхрусских, которые и в Париже, признанной столице цивилизованного мира, ведутсебя, как азиатские дикари…

Однако, подумал Бестужев с удивившим его самогоспокойствием. Сволочь, мерзавец, гадина… но до чего хваток!

Значит, эти два обормота не послушались дельных советовБестужева и всё же попёрлись к своему царю, богу и воинскому начальнику. А тот…Режьте меня, отрубите мне голову, но ручаться можно, что Сержа АркадийМихайлович положил собственноручно — с него станется, слишком хитёр, чтобыпривлекать кого-то ещё, да и действовать следовало быстро, так, чтобы этонепременно попало в утренние газеты… Понятно, почему он пристукнул Сержа, аПантелея всё же оставил в качестве надёжного свидетеля: Пантюшка, бесправныйбеглец, спасающийся от уголовного преследования, полностью в руках Гартунга, аза Сержем не числилось грехов, способных сделать его совершеннейшеймарионеткой…

Бестужеву пришло в голову, что Гартунг, собственно,всего-навсего продолжает первоначальный замысел. Обе намеченных цели, в общем,достижимы. Удар по революционной эмиграции будет нанесён, как и задумывалосьизначально. Что до Бестужева… Предположим, полиция его хватает. Он, не выдаваявсей подоплеки событий, заявляет, что является жандармским офицером, а вовсе нетеррористом-эсером. Со временем Департамент полиции, узнав о случившемся, егослова непременно подтвердит, очистит от глупых обвинений, вырвет из цепких ручекмадам здешней Фемиды… вот только, к гадалке не ходи, когда это наконецслучится, пройдёт достаточно много времени, чтобы дело Штепанека успелозавершиться, вполне возможно, успешно, и господин Гартунг опять-таки окажется,если так, в первых рядах отличившихся, а вот Бестужев — в крайне неприятном, ужбезусловно проигрышном положении… Без сомнения, Гартунг что-то такоеубедительное подготовил, чтобы предстать не противником Бестужева, незлоумышлявшим на его жизнь, Боже упаси, а, наоборот, благородным спасителем… Немог он такого не приготовить… Чёрт с ними, с наградами и лаврами, но Гартунгнепременно выскользнет из этой истории да ещё и в героях сыска ходить будет… Иничего не докажешь, собственноручные показания Сержа, лежащие сейчас в потайномкармане, с его смертью становятся едва ли не полностью бесполезными, а Пантюшкаот всего отопрётся… если только жив останется к тому времени… а ведь, скореевсего, и переселится туда, где нет ни печали, ни воздыхания… В этой ситуациилюбые попытки Бестужева добиться справедливости и объяснить истину, будемреалистами, цели, скорее всего, не достигнут: Аркадий Михайлович,благороднейший джентльмен с огромными заслугами на ниве сыска, на Бестужевадаже не обидится, а будет смотреть скорбно, сочувственно головой качать,печально молвить о юношеской горячности и неопытности иных ротмистров, нераспознавших в происшедшем самую подлую провокацию со стороны революционеров… Иэто ему будут сочувствовать, а не Бестужеву, это ему поверят. Посколькуединственное доказательство, три листка, исписанных карандашом беглым почерком,в общем, в свете происшедших изменений ни черта не стоят… И Бестужеву поневолепридётся очень быстро уняться, если он станет упорствовать, на него совершенноискренне посмотрят, как на умом тронувшегося, а там и явное неудовольствиевыскажут — таков уж расклад. Выскользнет, мерзавец, в героях ходить будет, ввожделённых генеральских чинах, пусть и штатских — такова, господа мои, суроваяреальность. Неуязвим получился наш Аркадий Михайлович.