— Тех, кто его убил, так и не поймали, мистер Нелл.

— Я знаю. У нас были ребята на примете. Если не ошибаюсь, мыдаже устроили опознание.

— Имена при этом не назывались?

— Нет. На очной ставке к подозреваемым обращаются пономерам. А почему вас сейчас это интересует, мистер Норман?

— С вашего разрешения, я назову несколько имен. Вдругкакое-нибудь из них покажется вам знакомым.

— Сынок, прошло столько…

— А вдруг? — Джиму начинало отказывать самообладание. —Роберт Лоусон, Дэвид Гарсиа, Винсент Кори. Может быть, вы…

— Кори, — изменившимся голосом сказал мистер Нелл. — Да,помню. Винни, по кличке Сенатор. Верно, он проходил у нас по этому делу. Матьдоказала его алиби. Имя Роберта Лоусона мне ничего, не говорит. Слишкомраспространенное сочетание. А вот Гарсиа… что-то знакомое. Но что? Ч-черт.Старость не радость. -В его голосе звучала досада.

— Мистер Нелл, а можно отыскать какие-нибудь следы этих ребят?

— В любом случае сейчас это уже не ребята. Вы уверены?

— А что, Джимми, кто-то из них снова появился на твоемгоризонте?

— Не знаю, как ответить. В последнее время происходятстранные вещи, связанные с убийством брата.

— Что именно?

— Я не могу вам этого сказать, мистер Нелл. Вы решите, что ясошел с ума. Реакция была быстрая, цепкая, жадная: — А это не так?

Джим помолчал и ответил коротко:

— Нет.

— Ну хорошо, я проверю их досье в полицейском архиве. Как стобой связаться? Джим дал свой домашний телефон. — Вы меня наверняка застанетевечером во вторник.

Вообще-то он вечером всегда был дома, но по вторникам Саллиуходила в гончарную студию.

— Чем ты занимаешься, Джимми?

— Преподаю в школе.

— Ясно. Тебе придется, вероятно, подождать пару дней. Я ведьуже на пенсии.

— По голосу не скажешь.

— Ты бы на меня посмотрел! — раздался смешок в трубке. — Тыпо-прежнему любишь пирожки с секретом, Джимми?

— Спрашиваете. — Это была ложь. Он терпеть не мог всякихпирожков.

— Приятно слышать. Ну что ж, если вопросов больше нет, ятебе…

— Еще один. В Стратфорде есть Милфордская средняя школа?

— Не знаю такой.

— Но я своими глазами… — С таким названием у нас есть толькокладбище — туда ведет Эш Хайте Роуд, и, насколько мне известно, из стен этойшколы еще никто не выходил, — смех у мистера Нелла был сухой и напоминалгромыхание костей в гробу.

— Спасибо вам, — сказал Джим. — Всего доброго.

Мистер Нелл положил трубку. Оператор попросил Джима опуститьшестьдесят центов, что он и сделал автоматически. Затем он повернулся… и увиделобезображенное, расплющенное о стекло лицо, увидел неестественно белый плоскийнос и такие же белые суставы пальцев, заключавших это лицо в подобие рамки.

Это ему улыбался Винни, прижавшись к кабинетелефона-автомата. Джим закричал.

Урок. Класс писал сочинение. Все потели над своими листками,натужно выдавливая из себя какие-то слова. Все, кроме троих. Роберта Лоусона,сидевшего на месте сбитого машиной Билли Стирнса, Дэвида Гарсиа, занявшегоместо выброшенной из окна Кэти Славин, и Винни Кори, восседавшего за партойударившегося в бега Чипа Освея. Не обращая внимания на лежащие перед нимичистые листки, все трое откровенно разглядывали учителя. Перед самым звонкомДжим тихо сказал:

— Вы не задержитесь на минуту после урока, мистер Кори?

— Как скажешь, Норм.

Лоусон и Гарсиа громко заржали, все остальные отмалчивались.Не успел отзвенеть звонок, как ученики подбросали сочинения на столпреподавателя, и всех их словно корова языком слизала. Лоусон и Гарсиазадержались в дверях, и у Джима неприятно потянуло низ живота. Неужели сейчас?Но тут Лоусон бросил Винни:

— Увидимся позже.

— Ладно.

И эта парочка вышла. Лоусон прикрыл дверь, а Дэвид Гарсиазаорал: «Норм жрет птичий корм!» Винни поглядел на дверь, потом на Джима иулыбнулся:

— Я уж думал, вы не решитесь.

— Вот как?

— Что, отец, напугал я вас вчера в телефонной будке?

— Никто уже не говорит «отец». Это давно уже не шик-модерн,Винни. Так же как само словечко «шик-модерн». Весь этот молодежный сленгприказал долго жить. Вместе с Бадди Холли.

— Как хочу, так и говорю, — буркнул Винни.

— А где четвертый? Где рыжий?

— Мы разбежались, дядя, — за нарочитой небрежностью сквозиланастороженность, и Джим это сразу уловил.

— Он ведь жив, не так ли? Потому его и нет здесь. Он жив, исейчас ему года тридцать два — тридцать три. И тебе было бы столько же, еслибы…

— Этот зануда? — оборвал его Винни. — Было бы о комговорить. — Он развалился за учительским столом, изрезанным всевозможнымихудожествами; глаза заблестели. — А я тебя хорошо помню во время очной ставки.Я думал, ты со страху обделаешься, когда ты увидел меня и Дэйви. У меня ведь,дядя, дурной глаз.

— Я не сомневаюсь, — сказал Джим. — Шестнадцать лет ночныхкошмаров тебе мало? И почему сегодня? И почему я?

На какой-то миг Винни растерялся, но затем лицо его озарилаулыбка:

— Потому что с тобой, дядя, мы тогда не разобрались. Затосейчас мы тебя сделаем.

— Где вы были? Где вы были все это время?

Винни поджал губы:

— А вот об этом помалкивай, усек?

— Тебе вырыли яму, Винни, ведь так? Три метра под землей. НаМилфордском кладбище. Среди других…

— Заткнись!

Винни вскочил на ноги, переворачивая стол.

— Вам со мной будет не просто, — предупредил Джим. — Япостараюсь, чтобы вам со мной было не просто.

— Мы тебя сделаем, отец, чтобы ты сам все узнал про эту яму.

— Убирайся.

— А может, и твою женушку сделаем.

— Только тронь ее, поганец, и я тебя… Джим слепо пошел нанего, испытывая одновременно ужас и свою беспомощность перед этой новойугрозой.