— Врешь, щенок.. .. не трогайте его…

Лоусон глянул через плечо, и глаза у него округлились: стеныкомнаты расползались, как туман. Товарняк оглушительно взвыл. Уличный фонарь настоянке машин зажегся красным светом, таким же ярким, как мигающая реклама наздании «Барретс компани».

Из пентаграммы выступила фигурка… мальчик лет двенадцати,стриженный под ежик.

Гарсиа рванулся вперед и заехал Джиму в зубы. В лицо томушибануло чесноком и итальянскими макаронами, удара Джим не почувствовал, всевоспринималось им как в замедленной съемке.

Внезапная тяжесть в области паха заставила его опуститьвзгляд: по штанам расползалось темное пятно.

— Гляди, Винни, обмочился! — крикнул Лоусон. Тон был верный,но лицо выражало ужас — лицо ожившей марионетки, вдруг осознавшей, что еепо-прежнему дергают за ниточки.

— Не трогайте его, — сказал «Уэйн», но голос был не Уэйна —этот холодный алчный голос уже ранее доносился из пентаграммы. — Беги, Джимми!Беги, беги, беги!

Он упал на колени, и чья-то пятерня успела скользнуть по егоспине в поисках добычи.

Он поднял глаза и увидел искаженную ненавистью физиономиюВинни, который всаживает нож под сердце своей жертве… и в тот же миг чернеет,обугливается, превращается в чудовищную пародию на самого себя. Через мгновениеот него не осталось и следа. Гарсиа и Лоусон тоже нанесли по удару — и тоже вкорчах, почернев, бесследно исчезли.

Он лежал на полу, задыхаясь, громыхание товарняка сходило нанет. На него сверху вниз смотрел старший брат.

— Уэйн? — выдохнул Джим почти беззвучно. Черты «брата»растекались, таяли. Глаза желтели. Злобная ухмылка искривила рот.

— Я еще вернусь, Джим, — словно холодом обдал голос. Видениеисчезло.

Джим медленно поднялся, изуродованной рукой выключилпроигрыватель. Потрогал распухшую губу — она кровоточила. Он включил свет иубедился, что комната пуста. Он выглянул из окна: на автостоянке тоже былопусто, если не считать металлической накладки, на блестящей поверхности которойотраженная луна точно передразнивала настоящую. Пахло затхлостью и сыростью —как в склепе. Он стер пентаграмму и принялся расставлять по местам парты. Адскиныли пальцы… бывшие пальцы. Надо будет обратиться к врачу. Он прикрыл за собойдверь и начал спускаться по лестнице, прижимая к груди израненные руки. Насередине лестницы что-то — то ли тень. то ли шестое чувство — заставило егорезко обернуться. Некто неразличимый отпрянул в темноту. Вспомнилосьпредостережение в книге «Вызывающий демонов» о подстерегающей опасности.

Да, при известной удаче можно вызвать демонов. Можнозаставить их выполнить какое-то поручение. Если повезет, можно дажеблагополучно от них избавиться. Но иногда они возвращаются. Джим спускался полестнице и задавал себе один вопрос: что, если этот кошмар повторится?

Берт нарочно включил радио погромче: назревала очереднаяссора, и он надеялся таким образом ее избежать. Очень надеялся.

Вики что-то сказала.

— Что? — прокричал он.

— Можно сделать тише? Ты хочешь, чтобы у меня лопнулибарабанные перепонки?

У него уже готов был вырваться достойный ответ, но онвовремя прикусил язык. И сделал тише.

Вики обмахивалась шейным платком, хотя в машине работалкондиционер.

— Где мы хоть находимся?

— В Небраске.

Она смерила его холодным, словно бы ничего не выражающимвзглядом.

— Спасибо. Я знаю, что мы в Небраске. Нельзя ли поточнее?

— У тебя на коленях дорожный атлас, можешь посмотреть. Тыведь умеешь читать?

— Ах, как остроумно. Вот, оказывается, почему мы свернули савтострады. Чтобы на протяжении трехсот миль разглядывать кукурузные початки. Инаслаждаться остроумием Берта Робсона.

Он стиснул руль так, что побелели костяшки пальцев. Ещечуть-чуть, и он бы съездил по физиономии бывшей королеве студенческого бала. Мыспасаем наш брак, подумал он про себя, как спасали свиньи вьетконговскиедеревни.

— Вики, я проехал по шоссе пятнадцать тысяч миль. От самогоБостона, — он тщательно подбирал слова. — Ты отказалась вести машину. Хорошо, ясел за руль. Тогда...

— Я не отказывалась! — запальчиво произнесла Вики. — Я невиновата, что у меня начинается мигрень, стоит мне только...

— Тогда, — продолжал он с той же размеренностью, — я спросилтебя: «А по менее оживленным дорогам ты могла бы вести машину?» Ты мнеответила: «Нет проблем». Твои слова: «Нет проблем». Тогда...

— Знаешь, я иногда спрашиваю: как меня угораздило выйти затебя замуж?

— Ты задала мне вопрос из двух коротких слов.

Она смерила его взглядом, кусая губы. Затем взяла в рукидорожный атлас и принялась яростно листать страницы. Дернул же меня чертсвернуть с шоссе, подумал Берт, мрачнея. Вот уж некстати. До этой минуты ониоба вели себя весьма пристойно, ни разу не поцапались. Ему уже начиналоказаться, что из этой их поездки на побережье выйдет толк: поездка была затеянакак бы с целью увидеть семью Викиного брата, а на самом деле чтобы попытатьсясклеить осколки их собственной семьи.

Стоило ему, однако, свернуть с шоссе, как между ними сновавыросла стена отчуждения. Глухая, непробиваемая стена.

— Ты повернул после Гимбурга, так?

— Так.

— Теперь до Гатлина ни одного населенного пункта, — объявилаона. — Двадцать миль — ничего, кроме асфальта. Может, хотя бы в Гатлинеперекусим? Или ты все так замечательно спланировал, что у нас, как вчера, додвух часовне будет во рту маковой росинки?

Он оторвал взгляд от дороги, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Ну вот что, Вики, с меня хватит. Давай повернем назад. Ты,кажется, хотела переговорить со своим адвокатом. По-моему, самое время это...

— Берт, осторожно!.. — глаза ее вдруг расширились от испуга,хотя секунду назад она сидела с каменным лицом, глядя прямо перед собой.

Он перевел взгляд на дорогу и только успел увидеть, какчто-то исчезло под бампером его «Т-берда». Он резко сбросил скорость стошнотворным чувством, что проехался по... тут его бросило на руль, и машина,оставляя следы протекторов на асфальте, остановилась посреди дороги.

— Собака? Ну скажи мне, что это была собака.

— Парень. — Вики была белая, как крестьянский сыр. — Молодойпарень. Он вышел из зарослей кукурузы, и ты его... поздравляю.