— Я буду ночью в школе, ты меня понял? Комната 33. Светвключать не стану. Темно будет, как тогда в тоннеле. И с поездом я постараюсьчто-нибудь придумать.

— Что, дядя, не терпится поскорее закруглиться?

— Да, — сказал Джим. — Так что приходите.

— Может быть.

— Придете, — сказал Джим и повесил трубку. Когда он подъехалк школе, уже почти стемнело. Он поставил машину на привычное место. отпер своимличным ключом заднюю дверь и поднялся в офис английского отделения на второмэтаже. В офисе он открыл шкаф с пластинками и, перебрав около половины, нашелнужную: «Звуковые эффекты». На третьей дорожке стороны А была запись подназванием «Товарный поезд 3:04». Он положил пластинку на крышку переносногопроигрывателя и достал из кармана плаща захваченную из дома книгу. Нашелотмеченное место, перечитал, покивал головой. Выключил свет.

Комната 33.

Он установил динамики на максимальном удалении друг от другаи завел пластинку. Внезапно все пространство заполнили пыхтящие и лязгающиезвуки локомотива.

Закрыв глаза, он без труда перенесся мысленно в тоннель, гдеперед ним, стоящим на коленях, разворачивалась жестокая драма с неотвратимымфиналом.

Он открыл глаза, снял пластинку, поколебавшись, сновапоставил. Нашел в книге главу «Как вызвать злых духов?». Читал, шевеля губами,прерываясь лишь затем, чтобы достать из кармана и выложить на стол различныепредметы. Старая с заломами кодаковская фотография, запечатлевшая их с братомна лужайке перед многоквартирным домом на Брод-стрит, где они тогда жили. Обастрижены под ежик, оба смущенно улыбаются в фотообъектив… Баночка с кровью. Емупришлось изловить бродячую кошку и перерезать ей горло перочинным ножом… А воти нож… И наконец, впитавшая пот полоска материи, споротая с бейсбольной кепкиучастника розыгрыша Детской лиги. Кепка его брата Узина. Джим сохранял ее втайной надежде, что Салли родит ему сына и тот однажды наденет кепочку своегодяди.

Он подошел к окну. На стоянке для машин ни души.

Он начал сдвигать парты к стене, освобождая посреди комнатыпространство в виде круга. Затем вытащил из ящика своего стола мелок и спомощью измерительной линейки начертал на полу пентаграмму по образцу той, чтобыла приведена в книге.

Он перевел дыхание, выключил свет, сложил все предметы водну руку и начал творить молитву:

— Князь Тьмы, услышь мою грешную душу. Я тот, кто обещаетжертву. Я прошу твоей черной награды за свою жертву. Я тот, чья левая рукажаждет мести. Вот кровь как залог будущей жертвы.

Он отвинтил крышку с баночки из-под арахисового масла иплеснул кровью в середину пентаграммы.

В погруженном в темноту классе что-то произошло. Это труднобыло объяснить, но воздух сделался каким-то спертым. Стало труднее дышать, вгорле и в животе словно застряли обломки железа. Глубокое безмолвие наливалосьчем-то незримым.

Он действовал так, как предписывал старинный ритуал.

Возникло ощущение, как на гигантской электростанции, куда онводил своих учеников, — будто воздух наэлектризован и вибрирует. Вдруг голос,неожиданно низкий и неприятный, обратился к нему:

— Что ты просишь?

Он и сам не знал, действительно ли он услышал этот голос илиему показалось, что слышит. Он коротко ответил.

— Невелика награда, — был ему ответ. — Твоя жертва?

Джим произнес два слова.

— Оба, — прошептал голос.

— Правый и левый. Согласен?

— Да.

— Тогда отдай мне мое.

Он открыл складной нож, положил на стол правую пятерню ичетырьмя короткими ударами отхватил себе указательный палец. Классный журналзалила кровь. Боли не было. Он переложил нож в другую руку. С левым пальцемпришлось повозиться. Наконец оба обрубка полетели в середину пентаграммы.Полыхнул огонь — такую вспышку давал магний у фотографов начала века. «Иникакого дыма, — отметил он про себя. — Никакого запаха серы».

— Что ты с собой принес?

— Фотокарточку. Полоску материи, пропитанную потом.

— Пот — это хорошо. — В голосе прозвучала алчность, откоторой у Джима пробежали мурашки по коже.

— Давай их сюда.

Джим швырнул туда же оба предмета. Новая вспышка.

— Это то, что нужно, — сказал голос.

— Если они придут, — уточнил Джим.

Отклика не последовало. Голос безмолвствовал… если он вообщене пригрезился. Джим склонился над пентаграммой. Фотокарточка почернела иобуглилась. Полоска материи исчезла.

С улицы донесся нарастающий рев. Рокерский мотоцикл сглушителем свернул на Дэвисстрит и стал быстро приближаться. Джим вслушивался:проедет мимо или затормозит? Затормозил.

На лестнице послышались гулкие шаги. Визгливый смех РобертаЛоусона, чье-то шиканье и снова визгливый смех. Шаги приближались, теряя своюгулкость, и вот с треском распахнулась стеклянная дверь на второй этаж.

— Йо-хо-хо, Норми! — закричал фальцетом Дэвид Гарсиа.

— Норми, ты тут? — театральным шепотом спросил Лоусон иснова взвизгнул. — Пупсик, ку-ку!

Винни отмалчивался, но на стене холла отчетливовырисовывались три тени. Винни, самый высокий, держал в руке вытянутый предмет.После легкого щелчка предмет еще больше вытянулся.

Они остановились в дверном проеме. Каждый был вооруженножом.

— Вот мы и пришли, дядя, — тихо сказал Винни. — Вот мы ипришли по твою душу. Джим запустил пластинку.

— А! — Гарсиа подскочил от неожиданности. — Что такое?

Товарный поезд, казалось, вот-вот ворвется в класс. Стенысотрясались от грохота. Казалось, звуки вырываются не из динамиков, а из холла.

— Что-то мне это не нравится, — сказал Лоусон.

— Поздно, — сказал Винни и, шагнув вперед, помахал перомперед собой. — Гони монету, отец.. .. уйдем…. Гарсиа попятился:

— За каким чертом…

Но Винни был настроен решительно, и если глаза его что-товыражали, то только мстительную радость. Он сделал знак своим дружкамрассредоточиться.

— Ну что, шкет, сколько у тебя там в кармане? — вдругспросил Гарсиа.

— Четыре цента, — ответил Джим. Это была правда — он извлеких из копилки, стоявшей дома в спальне. Монетки были отчеканены не позднеепятьдесят шестого года.