Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пропустил обед, писал часов до четырех, а когда наконецотложил карандаш, рука моя ныла. Я медленно спустился в конец коридора второгоэтажа. Там есть окно, которое выходит на стоянку машин персонала. Брэд Долан –похожий на Перси санитар, которого слишком интересовало, куда я хожу и чтоделаю на прогулке, – ездил на старом «шевроле», на бампере которого красоваласьнаклейка: «Я видел Бога, и его имя Тритон». Машины не было, смена Брэдазакончилась, и он отправился в какой-нибудь садик, называемый домом. Япредставил себе трейлер, на стенах которого скотчем прилеплены картинки, а поуглам стоят банки из-под пива.
Я вышел через кухню, где точько начинали готовиться к ужину.
– Что у вас в сумке, мистер Эджкум? – спросил меня Нортон.
– Там пустая бутылка, – ответил я. – Я нашел в лесу «родникмолодости» и всегда по вечерам хожу туда. Потом пью эту воду вечером. Онахорошая, уверяю вас.
– Может, поддержит твою молодость, – сказал Джордж, второйповар, – во всяком случае не повредит.
Мы посмеялись, и я вышел. Я все равно огляделся, нет липоблизости Долана, назвал себя дураком за то, что позволил ему так глубоковойти в мою жизнь, и зашагал через поле для крокета. За ним находится маленькаязеленая лужайка для гольфа, на картинках в буклетах о Джорджии Пайнз она ещепрелестнее, а за ней начинается узкая тропка, идущая через рощицу к востоку отдома для престарелых. Вдоль этой тропинки стоит пара старых сараев, они ужедавно заброшены. Я зашел во второй из них, который стоит вплотную к каменнойстенке, отделяющей территорию Джорджии Пайнз от шоссе «Джорджия-47», и пробылтам пару минут.
В тот вечер я хорошо поужинал, посмотрел телевизор и легспать рано. Много раз я просыпался по ночам, пробирался в телевизионную комнатуи смотрел старые фильмы на канале американской классики. Но прошлой ночью всебыло не так, я спал как убитый и совсем без сновидений, которые преследовалименя с самого начала моих упражнений в литературе. Вся эта писанина меня,должно быть, утомила, а я ведь вовсе не молод.
Когда я проснулся и увидел, что полоса света, обычно лежащаяв шесть утра на полу, уже перебралась к самой спинке моей кровати, то вскочилтак быстро и в такой тревоге, что даже не заметил уколов артрита в бедренныхсуставах, коленях и в лодыжках. Я оделся как мог быстро и поспешил вниз вкоридор к окну, выходящему на стоянку автомоби-лей сотрудников, в надежде, чтоместо, где Долан оставляет свой «шевроле», окажется пустым. Иногда онопаздывает и на полчаса...
Не повезло. Автомобиль уже стоял на месте и тускло блестел влучах утреннего солнца. Похоже, у мистера Брэда Додана была причина приезжать впоследнее время вовремя. Да, старый Поли Эджкум куда-то ходит рано утром ичто-то замышляет, а мистеру Брэду Долану очень нужно знать, что же именно. «Чтоты там делаешь, Поли? Расскажи мне». Он скорее всего уже наблюдает за мной.Было бы здорово постоять именно здесь... если бы я мог.
– Пол?
Я повернулся так быстро, что чуть не упал. Это пришла ЭленКоннелли. Она широко раскрыла глаза и выставила руки вперед, чтобы поддержатьменя. К сча-стью для нее, мне удалось удержать равновесие: у Элен ужаснаяподагра, и я разломил бы ее пополам, как палочку, если бы упал в ее объятия.Романтические чувства не умирают, когда вы попадаете в странную страну, лежащуюпосле восьмидесяти, но можно забыть сюжет «Унесенных ветром».
– Извини, – сказала она. – Я не хотела тебя пугать.
– Все нормально, – отозвался я и слабо улыбнулся. – Лучшепросыпаться так, чем от пригоршни холодной воды. Я бы нанял тебя делать это каждоеутро.
– Ты смотрел, на месте ли машина, да? Машина Долана.
Обманывать ее не имело смысла, поэтому я кивнул.
– Жаль, что я не знаю точно, он в западном крыле или нет.Мне нужно выйти ненадолго, а я не хочу, чтобы он меня видел.
Она улыбнулась тенью той дерзкой вызывающей улыбки, которая,вероятно, была у нее в юности.
– Вот любопытный, да?
– Да.
– Его нет в западном крыле. Я уже спускалась на завтрак,соня, и могу сказать, где он, я специально узнала. Он в кухне.
Я посмотрел на нее с испугом. Я знал, что Долан любопытен,но чтоб настолько?
– Ты не можешь отложить свою утреннюю прогул-ку? – спросилаЭлен. Я обдумал это.
– Наверное, могу, но...
– Тебе нельзя.
– Да, нельзя.
«А теперь, – подумал я, – она спросит, куда я хожу и что жетакое важное я там делаю».
Но она не спросила. А вместо этого снова улыбнулась своейдерзкой улыбкой. Она так странно светилась на ее изможденном, болезненном лице.
– Ты знаешь мистера Хауленда? – спросила она.
– Конечно, – ответил я, хотя видел его не так часто, он жилв западном крыле, которое в Джорджии Пайнз считалось почти другим государством.– Но почему?
– Ты ничего особенного о нем не слышал?
Я покачал головой.
– Мистер Хауленд, – сказала Элен, улыбаясь шире обычного, –один из пяти оставшихся обитателей Джор-джии Пайнз, которым разрешено курить.Это потому, что он жил здесь еще до изменения правил.
«Исключение для дедушки», – подумал я. А что еще для негоможет быть лучше, чем дом престарелых?
Она сунула руку в карман своего полосатого сине-белогоплатья и по одной достала две вещи: сигарету и коробку спичек.
– Элли, Элли, дочь трубача, – пропела она мелодич-нымсмешным голосом, – Украла свинью и дала стрекача.
– Элен, что это...
– Проводи пожилую девушку вниз, – попросила она, засовываясигареты и спички обратно в карман и беря меня под локоть своей скрюченнойрукой. И мы пошли назад в холл. И пока мы шли, я решил сдаться и вверить себяей. Она была пожилой и хрупкой, но отнюдь не глупой.
Пока мы спускались, осторожно, словно неся хру-стальныедревние сосуды (а ведь мы были похожи на них), Элен сказала:
– Подожди внизу. Я пойду в западное крыло, в туалет вкоридоре. Знаешь, где это?
– Да, – кивнул я. – Рядом с фонтанчиком. Но зачем?
– Я не курила уже лет пятнадцать, но хочу закурить сегодняутром. Не знаю, сколько затяжек смогу сделать, пока сработает детектор дыма, ноэто я и хочу узнать.
Я посмотрел на нее с нарастающим восхищением, думая о том,как сильно она напоминает мне мою жену: Джен поступила бы точно так же. Эленснова посмотрела на меня с озорной хитрой улыбочкой. Я положил ладонь на еепрекрасную длинную шею, повернул лицом к себе и слегка поцеловал в губы.