– Объяснять придется сутки, просто поверьте мне, один раз вжизни, поверьте на слово!

– Ага, я тебе поверю, а потом меня с работы вышибут, вся моявыстраданная кристальная репутация пойдет коту под хвост.

– О! Зинаида Ивановна, я вам кота подарю, из горногохрусталя, у вас ведь нет хрустального кота?

– Прекрати, Шура, половина третьего ночи, я в конце концовпожилая женщина, я спать хочу!

В половине четвертого майор Арсеньев, старший лейтенантОстапчук и старший следователь по особо важным делам Лиховцева, подобрав водворе в качестве понятых молодую парочку, которая выгуливала ирландскогосеттера, вломились самым беспардонным образом в маленькую однокомнатнуюквартирку на Беговой, в которой проживал Феликс Нечаев. Просто позвонили вдверь и сказали:

– Милиция! Извините за беспокойство, откройте, пожалуйста. Всоседней квартире произошло ограбление, нам нужны понятые.

Феликс поверил и открыл.

В его доме царил идеальный порядок. На полках аккуратнымирядами стояли кассеты с порнографией, триллерами, документальными фильмами оманьяках, казнях, сексуальных извращениях. Отдельно, на почетном месте,выстроились кассеты с записями ток-шоу, в которых он участвовал. В красивойшкатулке, отделанной перламутром, лежал рулон широкого лейкопластыря, ножницы итри тюбика губной помады, суперстойкой, разных оттенков, от алого дотемно-вишневого.

Пистолет “ИЖ-77” нашли почти сразу. Фелике не отличалсябогатой фантазией и спрятал его в ящике с нижним бельем.

Он держался удивительно спокойно.

– Как вы догадались? – спросил он Арсеньева, когда увидел унего в руках пистолет.

– По скелету в юбочке, – ответил Саня. Когда его усадили вмашину, он потребовал, чтобы на допросах, следственных экспериментах непременноприсутствовали съемочные группы популярных криминальных программ.

Доктор Сацевич Валентин Филиппович, лечащий врач ГалиныДмитриевны, встретил Арсеньева и Машу у ворот больницы. Было ясное прохладноеутро, начало одиннадцатого.

– Евгений Николаевич звонил полчаса назад, предупредил, чтовы приедете, но не сказал, что так рано.

– Интересно, как он сам умудрился проснуться после вчерашнейбурной ночи? – прошептала Маша Арсеньеву на ухо, пока они шли по пустымбольничным коридорам.

– Будильник поставил, – хмыкнул Арсеньев, – я же предупредилего, что весь день буду занят и могу подъехать в больницу только с утра, вот они расстарался.

– Что, простите? – доктор оглянулся. Он шел впереди иуслышал их шепот.

– Ничего, это мы так, между собой, – улыбнулась ему Маша.

Они поднялись на третий этаж. На последней ступеньке Машаспоткнулась о складку ковра и машинально схватила Арсеньева за руку. Пальцы унее были ледяные, и ему даже показалось, что они слегка дрожат.

– Вам холодно? – спросил он, наклонившись к ее уху.

– Да, немножко. Знобит от недосыпа, – прошептала она, все неотпуская его руку.

Лицо ее казалось страшно бледным, возможно, из-замертвенного света люминесцентных ламп в коридоре.

– К сожалению, пока я не могу позволить вам поговорить ссамой Галиной Дмитриевной. У нее совсем недавно был тяжелый приступ, и я незнаю, как она отреагирует на незнакомых людей, – сказал доктор.

– Она вот в этой палате? – спросила Маша, кивнув на закрытуюширокую дверь.

– Да, а что?

– Ничего. Просто так… На этаже есть другие больные?

– Сейчас нет. Тут у нас только две палаты для VIP-больных,вторая пустует. Милости прошу ко мне в кабинет.

В кабинете у Сацевича было очень уютно. Маша упала в широкоемягкое кресло, закрыла глаза и потрясла головой. Доктор вызвал сестру ипопросил принести кофе.

– Совершенно темная и загадочная история с телефоном, –произнес он, глядя то на Арсеньева, то на Машу, – никогда ничего подобного вмоей клинике не случалось. Я очень буду вам признателен, если вы выясните,каким образом это могло произойти.

– Галина Дмитриевна выходит на прогулки? – спросил Арсеньев.

– Да, конечно, каждый день, обязательно в сопровождениисестры или няни. Вы думаете, кто-то мог ей передать телефон во время прогулки?Сразу скажу: это совершенно исключено. У нас серьезная охрана, постороннийчеловек не может проникнуть на территорию, к тому же кто-то всегда рядом.

– У нее диагноз – инволюционный психоз? – спросила Маша.

– Да, депрессивная форма, почти классический случай. Тоска,тревога, бред Котара.

Сестра вкатила столик, накрытый салфеткой. В кабинете вкуснозапахло свежим кофе.

– Что такое бред Котара? – прошептал Арсеньев Маше на ухо.

– Бред собственной отрицательной исключительности,самообвинения, – тихо ответила Маша.

От первых глотков кофе щеки ее слегка порозовели. Она судовольствием съела шоколадное печенье, окончательно пришла в себя и обратиласьк Сацевичу:

– Скажите, Валентин Филиппович, течение непрерывное илиприступообразное, с рецидивами?

– Вы, простите, врач? – удивился и почему-то слегка обиделсяСацевич.

– Нет. Я психолог, – Маша ласково улыбнулась ему. – Кофе увас действительно отличный.

– Да… Понятно… – он принужденно откашлялся, – я думал, вытоже из милиции. Ну ладно. Течение приступообразное. Приступы случаютсянечасто, но достаточно бурно.

– А вылечить ее в принципе можно? – подал голос Арсеньев.

– Как вам сказать? Я боюсь, что на изначальный диагноз у наснакладываются элементы раннего сенильного слабоумия. Это серьезно усложняеткартину.

– Простите, а какие именно вы наблюдали симптомы слабоумия?– спросила Маша.

– Ну иногда она притаскивает всякий мусор в палату из парка.Однажды это была старая открытка с какой-то актрисой, потом кукла.

– Кукла? – хором переспросили Арсеньев и Маша.

– Да, старая пластмассовая кукла, образца шестидесятых.Сейчас, по-моему, таких не делают. Она валялась под лавочкой, на которой обычноГалина Дмитриевна сидит во время прогулок.

– Она что, нянчилась с ней? Играла? – спросила Маша.

– Нет. Просто принесла с собой и положила в тумбочку. Потомбыл тяжелый приступ.