Почти сутки назад он получил от Маши сообщение поэлектронной почте. В принципе они должны были общаться через посольство, поспецсвязи. Но в экстренных случаях она могла воспользоваться электроннойпочтой, произвольно шифруя, текст таким образом, чтобы послание не выгляделозашифрованным.

"Ты, старый зануда, как всегда, оказался прав. Менявстретили вполне приветливо, человек, который показал мне город, был оченьлюбезен, отложил ради меня все свои сложные дела и проблемы. Правда, города онсовсем не знает и путался, вез меня из аэропорта ровно 345 минут. В машине быложарко, он взмок как мышь. У него здесь много друзей, некоторые ждут от негоневозможного, просят денег, он устает и нервничает, но сам ни к кому необращается за помощью и умеет скрывать свои чувства. Однако хвост у него дрожит,потрепанный, темно-синий хвостик, очень противный.

Искренне твой. Молодой Ковбой Ауди”.

Текст был напечатан по-русски. Таким образом Макмерфи сталоизвестно, что за Ловудом тащится хвост, старый темно-синий “Ауди” 345 МК, чтоего кто-то преследует и шантажирует, вероятней всего, бандиты.

Через три часа Макмерфи знал, на чье имя зарегистрированамашина. Еще через пять часов получил подробную информацию о людях, которые наней ездят. Люди эти действительно оказались банальными бандитами, и было странно,почему мистер Ловуд, солидный человек, дипломат, профессионал, до сих пор несообщил о происходящем ни своему американскому руководству, ни своим тайнымпокровителям в российских силовых структурах и не попытался с их помощьюпрекратить это безобразие.

В тот момент, когда Стивен Ловуд, прощаясь во дворе сРязанцевым и с Машей, напомнил ей про завтрашний ужин, его неприятный знакомый,тощий бандит с дегенеративным лицом, сидел совсем недалеко, буквально в двухшагах, в Миусском сквере, в отличном настроении. Он был доволен собой, емуудалось сломать американца. Тот позвонил, просипел своим смешным, срывающимсяголосом, что готов заплатить требуемую сумму и назначил встречу на Миусах, уДома пионеров.

Пока тощий бандит ждал Ловуда на условленной укромнойскамейке в глубине сквера, к нему подсела молодая парочка, вероятно студентыГуманитарного университета, который находился тут же, на улице Чаянова. Необращая ни на кого внимания, парочка принялась целоваться, дурачиться,хихикать, девушка слегка толкнула юношу, тот свалился на бандита, как-тонеудачно задел его, и бандит потерял сознание.

Через пять минут он оказался на заднем сиденье шоколадного“Мерседеса” с затемненными стеклами, между юношей и девушкой, и вполне внятноотвечал на все их вопросы. Бесстрастным голосом он поведал удивительную историюо том, как американский дипломат пять дней назад заказал убийство своегосоотечественника по имени Томас Бриттен, но заказ сорвался, потому что клиентауспел прикончить кто-то другой. Беседа длилась около двадцати минут. Затемтощий был возвращен на место, на лавочку.

Все это время двое его помощников, таких же бандитов, ждалиего в темно-синем “Ауди”, на улице Чаянова, пили пиво, наконец спохватились,что тощего долго нет и его мобильный не отвечает. Побежали к лавочке иобнаружили своего шефа мирно спящим под сенью голых лип. Он ничего не понимал ине помнил. Свежий след от иглы на его локтевом сгибе затерялся среди другихследов. Тощий не был серьезным наркоманом, но иногда баловался морфием.

Глубокой ночью, когда Маша и Арсеньев беседовали спроституткой на Кольцевой дороге, в квартиру Стивена Ловуда на Кутузовскомпроспекте приехали врач и медсестра из американского посольства. Первым жеутренним рейсом Ловуд был отправлен в Нью-Йорк в сопровождении двух медиков.Состояние его здоровья резко ухудшилось, ему срочно требоваласьквалифицированная помощь. Любой нормальный американец предпочтет лечиться усебя дома, а не в чужой стране.

Григорьев не мог знать всего этого, и Макмерфи не собиралсяничего ему рассказывать. Билли, как всегда, оказался самым умным, не потому,что таким родился, а потому, что умел использовать чужие мозги как своисобственные. Благодаря Григорьеву он теперь был почти уверен, что русскаяагентурная сеть, которую обещает сдать Стивен Ловуд в обмен на существенноесмягчение приговора, скорее всего окажется “дезой” от первого до последнегоимени, наглой провокацией. Предателями будут названы самые лучшие, самые честныесотрудники. Но Билли Макмерфи в такую ловушку больше не попадется. Хрен вам,генерал Кумарин!

Макмерфи молча допил свой остывший кофе, с хрустомпотянулся, скинул ноги со стула, нащупал под столом кроссовки и вдруг хрипло,громко вскрикнул.

– Что такое? – испугался Григорьев. Билли взял кроссовок,поднес его к лицу, понюхал, сморщился и проворчал по-русски:

– Твой Христофор, кажется, насрал мне в башмак.

* * *

– Да, извините, я, конечно, обозналась, – растеряннопробормотала Франкенштейн, поправляя длинную серую прядь, которая выбиласьиз-под шапочки и трепалась на ветру, как мышиный хвост.

Ветер поднялся такой сильный, что старая яблоня тихопоскрипывала, а прошлогодние истлевшие листья под скамейкой у заборашевелились, словно под ними кто-то прятался.

– Вот здесь мы обычно сидим, – прокашлявшись в кулак,сообщила Раиса Федоровна.

– Значит, старую куклу, книжку, открытку Галина Дмитриевнанашла именно здесь? – уточнил Арсеньев, заглядывая в широкую щель междусекциями забора.

– Я очень внимательно слежу за Галиной Дмитриевной напрогулках, – заявила Франкенштейн и покосилась на Машу, – все-таки выудивительно похожи на ту девочку, прямо одно лицо. А сколько вам лет, извините?

– Двадцать пять, – Маша вежливо ей улыбнулась.

– Ну да, Григорьевой должно быть сейчас больше, лет двадцатьвосемь, еще раз прошу прощения. Я не помню, как звали эту девочку, помню толькофамилию. В ноябре восемьдесят шестого она выпрыгнула из окна третьего этажа,ночью, в одной рубашке, к счастью, все обошлось, я оказалась рядом и спасла ее…

– Раиса Федоровна, вы рассказываете это уже в третий раз, –укоризненно покачал головой доктор и посмотрел на часы, – есть еще ко мневопросы?

– Нет, все. Спасибо. Нам пора, – сказал Арсеньев.

– Не смею задерживать. Да, какие-нибудь версии насчеттелефона возникли? – спросил доктор.

– Кое-что прояснилось, – кивнула Маша.

– Думаю, вам стоит сменить замок на этой калитке и заделатьдыру в заборе, – посоветовал Арсеньев, – и еще, не надо никого пускать к ГалинеДмитриевне, кроме мужа.

– Так никто, кроме Евгения Николаевича, не приходит.

– Ну как же! – подала голос Франкенштейн, – а эта, подругаее, полная такая, приятная, Светлана Анатольевна.