– После того как у нее забрали куклу?

– Да. Но не потому, что ее забрали.

– Еще какие предметы она находила под лавочкой? – спросилАрсеньев.

– Ну я не знаю, всякую ерунду, – поморщился доктор, –например, вот, книжку, старую, промокшую. Кажется, она у меня где-то здесьваляется.

– Можно посмотреть? – спросила Маша.

– Пожалуйста, если, конечно, найду, хотя, честно говоря, яне понимаю, какое отношение это имеет к мобильному телефону ЕвгенияНиколаевича, – доктор долго рылся в ящиках своего стола, ворчал и наконецдостал маленький потрепанный томик стихов Есенина.

– “Гале от Любы, с надеждой на скорую встречу, 7 июня 1964”,– Маша прочитала вслух дарственную надпись и посмотрела на Арсеньева. Он вответ едва заметно кивнул и обратился к доктору:

– А где остальные вещи? Открытка, кукла?

– Выкинули, – пожал плечами доктор, – зачем хранить мусор?Книжка – совсем другое дело. Я, знаете, книголюб, не могу выкидывать книги,рука не поднимается.

– Валентин Филиппович, вы не дадите нам это с собой нанесколько дней?

– Конечно. Правда, не понимаю зачем.

– Мы потом вам объясним, – пообещала Маша. – А скажите, вчем конкретно содержание бреда Галины Дмитриевны? В чем именно она себяобвиняет?

– Такие больные каются во всех смертных грехах сразу, –вздохнул доктор, – называют себя убийцами, утверждают, что заслуживают смерти,что приносят несчастье окружающим, что воздух вокруг них отравлен, самоенеприятное, в момент приступа могут нанести себе серьезные ранения. У ГалиныДмитриевны было три суицидальных попытки.

– Мы знаем, – кивнула Маша, – сейчас она в каком состоянии?

– Средней тяжести, – пожал плечами доктор, – вам беседоватьс ней пока не стоит.

– Да это мы уже поняли. Евгений Николаевич говорил, у вас впалатах видеокамеры. Можно посмотреть пару кассет?

– Разумеется. Но учтите, вы там не увидите, как передалителефон. Я сам смотрел несколько раз, очень внимательно. Ладно, что же вампоказать? Может, приступ? – доктор достал несколько кассет с полки.

– Приступ не надо. Какой-нибудь обычный день.

Через минуту на экране телевизора возникла палата, белаямебель, окно, забранное решеткой и задернутое дымчатой шторой. На высокойкровати полусидела худая, бледная женщина. Лицо было туго обтянуто кожей иказалось странно молодым на фоне седых волос. На лбу белела марлевая повязка.

– Это она себе лоб разбила о раковину, – пояснил доктор, –все никак не заживает.

– Да, она жутко изменилась, я видела ее фотографии, –прошептала Маша.

В палате сначала было тихо. Потом послышалась какая-товозня, звук льющейся воды. Через минуту в кадре мелькнул силуэт с ведром ишваброй и тут же исчез.

– Так вот, представляете это безобразие? Завхоз торговаласамогоном, и здесь постоянно крутились солдаты с генеральской дачи, пьяные,грязные, а начальство смотрело сквозь пальцы, – сообщил резкий каркающий голос,который явно принадлежал не Галине Дмитриевне.

– Это нянечка, – пояснил доктор, – давайте я промотаю, тутничего интересного, она просто лежит и молчит, – он взялся за пульт и нажалбыструю перемотку.

– Нет, погодите, еще немного, – прошептала Маша.

– Пожалуйста.

Мелькание кадров прекратилось, опять зазвучал каркающийголос, сопровождавшийся кряхтением и шлепаньем тряпки.

– Я и в РОНО обращалась, и в министерство, и всанэпидемстанцию, официальные письма писала. Здесь все-таки дети, а солдаты,помимо всего прочего, это еще и инфекция. Ну никому же ничего не надо!

Нянька за кадром мыла пол и говорила. В кадре молчала ГалинаДмитриевна, глядя перед собой круглыми, непомерно большими глазами.

– Она все время так молчит? – шепотом спросил Арсеньев.

– Нет, просто такой кусок попался, давайте я все-такипромотаю, – сказал доктор. На этот раз Маша не возражала.

За кадром зазвучали голоса. Работал телевизор, шло какое-тодневное ток-шоу. Экрана видно не было и няньки тоже. Камера была направлена набольную.

– Ах да, извините, я психолог и привык пользоватьсяпрофессиональными терминами, фигурально выражаясь, они не хотят и не могут, –заявил низкий раскатистый мужской голос.

– Что именно? – спросил другой голос, тоже мужской, высокийи ехидный.

– Иметь полноценные сексуальные сношения с мужчиной, –ответил бас.

– Вы бы лучше поспали, чем эту пакость смотреть. Давайте япереключу на “Дикую Розу”. Можно? – прокаркала за кадром нянька.

И тут наконец заговорила сама Галина Дмитриевна. Ее голосзвучал ровно, спокойно, очень тихо, даже пришлось увеличить звук.

– Феликс Нечаев не психолог. Зачем он говорит не правду? –произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Это вы о ком? – удивилась нянечка.

– Итак, подведем некоторые итоги, – затараторил тенор,вероятно, принадлежавший ведущему, – наша сегодняшняя тема “Принципиальныйхолостяк”. Наш герой утверждает, что изучил разные типы женщин и не хочетжениться, поскольку ни один из этих типов его не удовлетворяет. Что скажут нашизрители? Пожалуйста! Вот вы, девушка!

– Если ему никто не нравится, зачем он вообще лезет? –звонко заявила невидимая девушка.

Последовал общий смех.

– Знаете что, милая девушка, – обиженно пропел бас, – я ваммогу сказать как профессиональный психолог, что у вас очень серьезныекомплексы.

– Феликс не психолог, – повторила Галина Дмитриевна чутьгромче, – он закончил заочное отделение областного педагогического института. Адо этого служил в армии, строил генеральские дачи под Москвой.

– Что вы говорите? Я не поняла… – удивленно переспросиланянька.

– Сначала мы взяли его на договор, курьером. Потом он сталмладшим редактором. Он пунктуален, аккуратен, никогда ничего не забывает, умеетнаводить порядок в бумагах и документах.

– Галина Дмитриевна! Вам нехорошо? – испугалась нянька. – Может,доктора позвать?

– Нет, Рая, не волнуйтесь, – больная глубоко вздохнула изакрыла глаза, – можете переключать на свою “Дикую Розу” или вообще выключить.И пожалуйста, опустите мою койку, я посплю.