Юлия потыкала меня кулачком в грудь, подергала пиджак вразные стороны, сказала недовольно:

– Плохо сидит! Так нельзя!

Девушки всполошились:

– Но это же от фирмы Морисонни Цукерман!

– Взгляните, оттопыриваются лацканы. Так вот нормально, нозастегнуть – оттопыриваются.

По мне, это ничего не значило, но девушки приняли этот доводкак убийственный, щебет прервался, а Юлия сказала категорически:

– Этот не годится. Борис Борисович, снимайте!

– Но, может, сразу примерить штаны? – спросил я.

Она вскинула и без того высокие брови, ухитрилась взглянутьна меня свысока, хотя вообще-то на пару пальцев ниже.

– Вы о чем это?.. Ах, об этом… Простите, Борис Борисович, ноэто у вас штаны, а мужчины вообще-то носят брюки.

– Ну пусть брюки, – пробормотал я.

Она удивилась:

– Зачем? Если пиджак сидит плохо, зачем примерять брюки?

– Резонно, – согласился я. – Словно и не женщина.

Перемерить пришлось целую чертову кучу. Весь упарился, непонимая, во что одеваюсь, надоело кроссовки развязывать, завязывать, ходил свисящими шнурками. Я сбился со счета, каждый раз выходил из кабинки ипоказывался, только что не раскланивался, чувствуя себя дурак дураком. Меняосматривали, как козу на базаре, разве что за вымя не щупали и в зубы несмотрели. Юлия остановилась на паре штанов, то есть брюк, я уже воспрянулдухом, вот-вот все эти мучения кончатся, но, оказывается, мы выбрали только«линию», а дальше велела продавщице с манжетами не приносить вовсе, кроме того,с нижней окантовкой убрать тоже. Продавщица возразила, что я вообще-тодлинноногий, мне можно, Юлия заявила, что не настолько, так что не надо, яслушал и не понимал, при чем тут длина моих ног, я же не в манекенщицы или в фотомодели,что за бред, посматривал на себя в зеркало, а что, хорош, вот только пузо надоподтягивать и не горбиться, а так все в порядке…

По ту сторону занавески раздался язвительный голос:

– Борис Борисович, вы там не повесились с горя? Но крючья втаких кабинах не заложены.

– Предусмотрительно, – признал я.

Обернулся, взял из торчащей руки серые брюки. Надел уже сотвращением, вышел, Юлия оглядела меня критически.

– Та-а-ак… Нижняя окантовка брюк одинакова, что ли?..

– Сзади на четыре сантиметра длиннее! – покляласьпродавщица.

– На четыре вряд ли, – произнесла Юлиязадумчиво, – но и три… ладно. А почему на носке ботинка сломались,гм… как-то недостаточно…

– Но ведь выгнулось внутрь?

– Это да, – признала Юлия, кивнула мне, – БорисБорисович, выпрямитесь, я посмотрю, сколько дырочек для шнурков ваши брюкизакрывают.

Я потянулся было во фрунт, потом спросил с подозрением:

– Юлия, это в самом деле так важно, или это у вас такиепрофессиональные женские шуточки? Чтобы отомстить ­шефу?

Продавщицы хихикнули, одна сказала другой: вот всегда онитак, а Юлия отмахнулась досадливо:

– Какой розыгрыш, Борис Борисович. Верхние три дырочки натуфлях не должны быть видны. Но пять уже плохо, перебор, такое недопустимо.А две – мало…

Я огрызнулся:

– Вы что же, думаете, я буду считать эти дырочки?

Она сказала с лицемерным сочувствием:

– Надо, Борис Борисович, надо. Вот и президент, еслипосмотрите внимательно, когда идет к трибуне, время от времени глазки опускает.Я раньше думала, что ему стыдно смотреть на свой электорат, а теперь знаю:дырочки на туфлях считает!.. Ладно, эти берем.

Я выдохнул с великим облегчением:

– Слава богу! Наконец-то на свежий пробензиненный бодрящийвоздух…

Она удивилась:

– На какой воздух? Еще придется подышать кондиционированным.Думаете, под такой костюм можно в ваших безобразных рубашках?

Рубашки удалось выбрать минут за десять, но эти минутыпоказались столетием. Я не понял, зачем столько рубах, Юлия ядовитопоинтересовалась, не буду же я целую неделю ходить в одной и той же, япробормотал, что да, конечно, не буду, хотя подумал: а почему бы и нет? Ходилже… И все мы, настоящие, ходим. И не понимаем, на фиг заводить целыйгардероб, если больше одной рубашки все равно не наденешь…

Правда, Юлия пыталась всучить мне рубашки без карманов,доказывала, что элегантные – всегда без карманов, но я уже озверел отбесконечного хождения по необъятному магазину, два часа хожу по лабиринтам, сума сойти, настоял, чтобы с карманами, обязательно с карманами. Мужчина, еслион мужчина, не может, если карманов нет, и счастлив, если карманов много.

Она посмотрела на мое хмурое лицо, вздохнула:

– Ладно, что уж поделать… Но никогда, слышите?.. никогда непользуйтесь этим карманом.

– Почему?

– Потому, – отрезала она. – Правила хорошего тона.Грузчикам все равно, но люди высшего круга сразу увидят в вас грузчика.А вам это надо, пан профессор? Ладно, расплачивайтесь, я уже вижу, чтоваша душа убежала и села за руль.

– Верно, – признался я. – Куда поедем поужинать?

Она взглянула на меня поверх очков, у меня почему-то сладкоекнуло сердце.

– Вы приглашаете меня на ужин?

– Да, – ответил я, – но не настаиваю, чтобы онзакончился завтраком.

Она пристально посмотрела на меня, но ничего не ответила,только замедленно кивнула. Я расплатился за пару костюмов и дюжинурубашек, мне вручили два объемистых пакета, и мы, провожаемые приглашениямипользоваться только их услугами, покинули «правильный» магазин.

На темном небе не видно, где заканчиваются здания, они какбы переходят в космос, а яркие надписи кажутся зависшими среди ставшихневидимыми звезд. Да и какие звезды сравнятся с яркостью, цветистостью ивластным призывом надписей, призывающих зайти, купить, оттянуться, получитьудовольствие, успеть по скидке?

Юлия откинулась на сиденье, глаза чуть полузакрыты, то лислушает, то ли просто отдается странному чувству покоя, что овладевает в быстромчащейся машине.

Справа и слева появлялись и пропадали машины, вспыхивалипредостерегающе красные огни, и вся улица впереди вспыхивала россыпью крупныхрубинов, я притормаживал тоже.

Юлия шевельнулась, указала кивком:

– Вон к тому зданию, если можно.

– Можно, – ответил я сварливо, – только поворотуже проскочили, теперь поедем мимо. А там, возможно, удастся повернуть,если есть знак.

– А если нет? – спросила она тревожно.