– Ресторан – единственное место, куда мужчина заходитпервым и придерживает дверь для входящей женщины.

– Слава богу! – воскликнул я.

– Остальное совсем уж пустяки, – добавила она.

– А что еще? – спросил я настороженно.

Она взглянула поверх очков, улыбнулась.

– Расслабьтесь, Борис Борисович. Во-первых, это в самом делемелочи, во-вторых, вам хорошо бы сперва запомнить то, с чем сталкиваетесьежедневно. А манеры в ресторане… скажите, вы часто ходите в ресторан?Я не имею в виду с женщинами, а с представителями деловых или высших чиновправительства?

Дом Юлии остался позади, я вырулил на шоссе, решилпрокатиться по Окружной, снять напряжение, перестроился в левый ряд, слевамелькает бетонный разделительный щит, справа очень редко проносятся автомобили,мысли все еще крутились вокруг Юлии, все еще никак не растворяется сожаление,что не зашел к ней, гормональное давление вот-вот разорвет, прокручивал впамяти сценки в ресторане, вспоминал ее слова, и вдруг мелькнуло в черепеослепительное: да ведь она не пригласила меня по одной-единственной причине! Нехочет, чтобы я расслабился, она же так и сказала, что мне утром надо бытьполностью готовым к работе. А если учесть, какой это будет нелегкий день…

И хотя день в самом деле будет не просто нелегким, ачерт знает каким, настроение слегка улучшилось. Я гнал и гнал по шоссе, апотом почти с такой же скоростью по своему микрорайону, добрался до гаража,сонный вахтер едва нащупал кнопку подъемника шлагбаума.

Дома я разделся и бросился в постель с единственной мыслью,что и хорошо, что не зашел, не испортил вечер, не потерял время, а сейчас вотнасублимируюсь энергией по самые уши…

Рано утром я вошел в здание РНИ, охранники вытянулись ипреданно едят меня взглядами. В коридоре пусто, нет курильщиков, да и пришел я,судя по всему, первым.

Открыл дверь с табличкой «Секретариат РНИ», в приемной застолом Юлия деловито печатает десятью пальцами, экран монитора не видно, ноявно не режется в баймы. На стук двери взглянула поверх очков, скупоулыбнулась.

– Шеф, вы потрясающе выглядите!

– Спасибо, Юлия, – ответил я. – Вашими стараниями.

– В самом деле, Борис Борисович, вы изменились.Выглядите солиднее, увереннее. От вас исходит ощущение надежности.

– Не обижайтесь, – сказал я, – но не уверен, чтоимиджмастика из дурака может сделать умного или хотя бы сделает его похожим наумного.

– Это вы не обижайтесь, – ответила онапроницательно. – Конечно же, имиджмейкерство может только подчеркнутькакие-то черточки, но не придумать образ… Так в вас все равно был виденпрофессор: молодой, талантливый, яркий, но разве профессорам доверяют судьбы?Они то бомбу изобретут, то овечку Долли, то озоновую дыру… А сейчас вы тот, ктознает, как надо. Сейчас по вам видно, что вы из тех, кто не рвет атмосферу наозоновые дыры, а эти дыры сшивает.

– Вашими бы устами, – вздохнул я.

Подумал запоздало, что эти слова можно истолковать иначе,сейчас на каждую крылатую фразу, поговорку и просто устоявшийся оборот речипридумано остряками что-нибудь скабрезное, улыбнулся виновато и открыл ключомдверь кабинета.

Компьютер включился не сразу, дважды переспросил пароль,руководителю такой партии с этим приходится быть всегда начеку. Да и вообще яработаю на внешней юисбишной флешке, а когда подключаюсь к Интернету, флешкувынимаю и кладу в карман. Это вдобавок к фаерволам и прочим системам защиты отнесанкционированного доступа.

Вспомнил Юлию, ощутил, как губы сами расползаются в улыбке,и неважно, какая она у меня сейчас из восемнадцати видов: верхняя, застенчивая,фальшивая, широкая, натянутая, шутливая, простая, кривая, вымученная иликакая-то еще там, не запомнил и не собираюсь, и дожать себя не дам, как онаполушутливо-полусерьезно пообещала в ресторане.

Вообще с этим помешательством на имидже народ с ума сходит,всерьез уверовали, что если над ними поработает некий специалист, дажеСпециалист – ох уж это наше преклонение перед специалистами! – тосразу свалится небывалый успех. То же самое, что золотая рыбка или щука изпроруби. Вот научат, какие костюмы и как носить, какие носки подбирать под цветтуфель, – и все, карьера в кармане. Высокая и даже высочайшая зарплатасама придет, а на выборах в Думу, в губернаторы, а то на президентство –тут же выберут по имиджу.

Только через четверть часа начал подходить народ, а минутдвадцать спустя в дверь постучали, заглянул Белович.

– Борис Борисович, можно?

Я отмахнулся.

– Ты раньше вроде бы впирался без стука.

– Дык то раньше, – возразил он. – А сейчас ине знаю, чего от вас ожидать! Непредсказуемый вы человек, Борис Борисович.Боюсь, большинство съезда восхочет видеть во главе партии человека как раз понятногои предсказуемого.

– Боитесь, – спросил я, – или желаете?

Он вздохнул и уже без приглашения сел по ту сторону стола.Выглядит усталым, лицо помятое, словно он вчера посидел с отъезжающими надорожку в ресторане, хорошо посидел, а потом еще и не распрощался у подъезда сподхваченной там же дамой, а продолжил очень бурно до утра.

– Боюсь, – выговорил он сокрушенно. – Простопривык я к вам, умнейший человек, это я в глаза правду-матку, и кроме того…

Он замялся, я подтолкнул:

– Что еще?

– Устал я, – признался он. – Устал от этоговечного срача, грязи, нежелания работать, неумения вести себя по-людски!Соседи – животные, на улице – тупое стадо, по жвачнику всехзаманивают куда-то халявой… Как можно? Халявы надо стыдиться, халява – этопозор, как такое можно вслух… За такое вообще надо изгонять из человеческогообщества! Словом, захотелось хоть остаток дней пожить по-людски.

– Остаток? – переспросил я. – Тебе сколько, чтопро остаток?

Говорил я бодро еще и потому, что Белович у нас заметнаяфигура, можно сказать, старый партиец, а он поддерживает, это уже что-то, хотяи не с моих позиций.

– Да они все в остатке, – ответил он уклончиво.

Я сказал с виноватой ноткой:

– Все понятно, Василий. Однако вряд ли вот так сразу выпадетсладкая жизнь. Во-первых, Америка вовсе не бросится нас благодетельствовать.Своих негров хватает, работать не хотят, а пособие дай. Во-вторых, нас слишкоммного, чтобы Запад сумел накормить. В-третьих, а с чего это вдруг должныкормить? Только за то, что отдаем несметные богатства, зарытые в земле? Такскажут резонно: выройте и живите богато!

Он развел руками, улыбка получилась жалкая.

– Но хоть надежда какая-то будет. А так все хуже ихуже.