Я покосился на ее испуганное лицо.

– Свернем в переулок, попробуем огородами.

Она проговорила виновато:

– Простите, я не разбираюсь в шоферских правилах. Я незнала, что это так сложно.

Я сказал бодро:

– Было бы все так сложно! Ох, как бы мы зажили! Даже вРоссии.

Этот ночной клуб-ресторан представлял собой, как хвалилисьпри открытии дизайнеры, концепцию «живого льда». То есть имитируется жизнь напаруснике, что вмерз в лед, а пассажиры в ожидании ледоколов пьют, едят исмотрят стриптиз-шоу. Вся мебель для достоверности была заказана у поставщиковокеанских лайнеров.

Еще я запомнил из сумасшедшей рекламы, что для достоверностипол выполнен из «битого стекла», полностью имитирует лед, и что световымиэффектами управляют сотни специально сконструированных роботов, оснащенныхсамыми современными компьютерами, для которых программы писали едва ли нелучшие программисты планеты. Я тогда молча злился, наконец выключил, ибопосле приступа гордости за нашу техническую мощь землян сразу же нарастает стыди раздражение по поводу того, как мы эту мощь используем. Сейчас же мыпереступили порог, музыка чересчур громкая, оглушающая после тишины в авто, гдемузыка едва-едва, чтобы не мешала слышать все оттенки то участливого, тодерзко-насмешливого голоса Юлии.

Еще с порога я понял скрытый замысел хозяина ресторана: накораблях, как и в самолетах, стараются разместить как можно больше человек вограниченном пространстве. В самолете или в автобусе так вообще набивают,как сельдей в бочке, но и на крупных океанских лайнерах место используютэкономно: каждый нерационально истраченный метр – потеря пассажира с тугимбумажником.

Юлия сказала поспешно:

– Это бар, просто бар. Мы пойдем на второй этаж, тампросторнее. А на третьем так и вовсе танцполе.

– Ого, здесь целый комбинат!

Она пожала плечами.

– Если есть спрос, почему не удовлетворять?

Я промолчал, мы прошли через зал к лестнице, поднялисьна второй этаж, там такой же зал, весь выдержан в синих тонах замерзания всуровых льдах. Думаю, что переоригинальничали, такой ресторан бы в Ташкенте, ане в вообще-то северной Москве, где чаще всего и холодно.

Пока я на ходу высматривал столик, Юлия дернула меня заруку.

– Может быть, на третий этаж?

– Танцор из меня неважный, – предупредил я.

– Посмотрим на танцующих.

– Это можно…

На третьем громкая музыка встретила еще на лестнице, апервое, что я увидел, – две приподнятые площадки, где под ярким светомпрожекторов танцуют две хорошо сложенные девушки: одна с классической отфитнеса фигурой – стройная, накачанная, гибкая, а на другой площадке какраз такая, чтобы понравиться присутствующим мужчинам, – пухленькая, скрупной грудью, широкими бедрами и симпатичными валиками жира на боках иживоте. Впрочем, такие женщинам нравятся тоже, всегда приятно видеть тех, ктовесит больше.

Никакого метрдотеля, что поспешил бы навстречу и спросилпредупредительно, где нам угодно сесть, сами выбрали местечко, зал заполнен надве трети, я взял лист меню, но раскрывать не стал, вроде бы выбирают женщины,если ни­чего не перепутал, подал Юлии, она одобрительно кивнула, мол, так инадо, молодец, способный ученик, мужчина должон вести себя по этикету.

Чтобы как-то восстановить свою мужскую независимость, я спервапоставил на стол локти, потом решил откинуться на спинку кресла и вытянутьноги. Юлия спокойно листала меню, папка толстая и солидная, прямо министерская,потом подняла на меня взгляд, улыбнулась и протянула через стол.

– На ваш выбор, Борис Борисович.

– Что-нибудь особое? – спросил я.

– Нет, полагаюсь на ваш вкус.

– Рискуете, – предупредил я.

– Как вам здесь?

Я огляделся чуть-чуть, сдвинул плечами.

– Каждая женщина по-своему хороша, каждый мужчинапо-своему – плох…

Она заметила саркастически:

– Да, чисто мужской взгляд.

– А что, я должен быть всегда политиком?

Появился официант, молодой бойкий парень, но уже битый,сразу понял, что я не буду выпендриваться перед дамой крупными чаевыми, и тожене стал выказывать чрезмерное поклонение, спросил деловито:

– Что заказываем?

Я продиктовал, уточнил насчет ростбифа, а когда онушел, я спросил Юлию:

– Скажите честно, какова истинная цель… вот этого похода?

Она медленно подняла на меня взгляд, я буквально ощутил еготепло, а Юлия, помедлив, сказала:

– Вы думаете, что я вас просто утешаю. Или дажевзволновалась, что покончите с собой… Нет, я в самом деле верю, что будетогромный интерес к вашему заявлению. И вам надо быть готовым.

Я поинтересовался:

– Юлия, вы в самом деле очень умная женщина и великолепныйимиджмейкер. Как случилось, что вы работаете простым секретарем, хотя могли бызанять должность и повыше в других местах? А то и вовсе не работать иоставаться не стесненной в средствах… женщиной?

Она снова помедлила, лицо стало серьезнее, а голос чутьтверже и суше:

– Есть правило: хочешь сидеть на шее – раздвигай ноги…Я слишком себя уважаю, чтобы зарабатывать раздвиганием ног даже передодним и тем же человеком. Потому я работаю. Из предыдущей фирмы уволилась из-задомоганий шефа. Это в Штатах строгие законы, а у нас все позволено. Хозяинфирмы в России всех работающих у него женщин рассматривает как собственныйгарем. И женщины, что особенно противно, принимают эти условия. Дескать, таквезде, никуда не денешься.

Я пробормотал:

– Так уж и везде…

Она слабо усмехнулась.

– Ну да, РНИ – исключение. Хоть вы на меня иногда ипоглядывали раздевающе, но это не вы, Борис Борисович, а ваши мужскиеинстинкты. Вслух вы не осмеливались оскорбить ни словом, ни жестом, ни дажечересчур откровенным взглядом. В РНИ мне хорошо. И людинравятся – честные, искренние, преданные, следующие своим принципам.

Я буркнул:

– Только тот, кто может подняться выше своих принципов,может сделать карьеру в политике. А у нас, вы правы, таких нет.

Официант принес салаты, шампанское, откупорил и наполнилбокалы. Я залюбовался тонкими пальцами Юлии, очень красиво и женственнодержит фужер за длинную ножку, это умение тоже, видимо, преподается на курсахимидж­мейкерства.

– За что? – спросила она и, не дожидаясь ответа,сказала поспешно: – Нет-нет, лучше молчите! А то брякнетекакую-нибудь глупость или пошлость, все очарование спугнете. Давайте простовыпьем.