А галирадский воришка вдруг ткнулся лбом в землю ипростонал:

– Возьмите в товарищи!

Коренга спрятал в рукава начавшие мёрзнуть ладони… изасмеялся. Так смеются, когда при всём желании не сообразишь, что бы сказать.Этого малого он неизменно видел поблизости с самого дня прибытия в Галирад, нотоварищем себе в дороге не числил, скорее наоборот, не чаял поскореерасстаться, да хорошо бы навсегда. Для начала тот срезал у Шанявы мошну – иКоренгу едва не обвинили в пособничестве. Потом, уже на корабле, маминысухарики пытался украсть… А когда оба оказались в воде, тележку у него,Коренги, вздумал отнимать, дубинкой чуть не ошеломил. Стали от Змея ноги поберегу уносить – взял удрал вместо того, чтобы помогать. Зато в становище сразупобежал доносить о диковинной крылатой собаке…

Коренге, впрочем, откуда-то было уже ясно, что от воришкиони не избавятся, разве что прямо сейчас на месте убьют. Поэтому он и смеялся.А что ещё было делать, не плакать же.

Эория тем временем спокойно осведомилась:

– И какая же корысть нам тебя в товарищи брать?

«Живое узорочье» приподнялся на колени, глаза лихорадочнозаблестели.

– Корысть вам будет великая… – прошептал он,словно не желая в полный голос произнести некую тайну.

«Не иначе, прознал, что у кого-то на Змеевом Следу сундук сзолотом унесло? – взялся предполагать Коренга. – Или сам шайку думаетсколотить, большак торговый залечь?..[56] Хорош товарищсыскался…»

Эория положила ногу на ногу, собираясь слушать крадуна,потом спохватилась:

– Ты, коли в товарищи хочешь, давай сперва костёрразведи. Тогда и поговорим. Тебя, расписной, как величать-то?

Он чуть помедлил, облизывая губы, потом всё же ответил:

– Андархом люди зовут, добрая госпожа…

– Андарх, – повторила Эория и сощурилаглаза. – Есть аррантское имя – Андархий… Ты сам не из тех ли краёв? Кто тыпо крови?

Крадун сглотнул, кадык прыгнул на жилистой шее.

– Ты права, добрая госпожа… Я родился вАррантиаде… – И, решившись, добавил: – А кровь во мне царская.

Вот тут Коренга едва не посетовал про себя: и что помешалогневливой Эвриховой служанке взять да в сердцах пристукнуть этого Андархаскалкой, когда застигла на воровстве? Мало радости, когда в товарищи проситсянечистый на руку человек, но если он ко всему ещё и рассудок дорогою обронил…совсем весело.

Эория же невозмутимо приговорила:

– Значит, станем внукам рассказывать, как царевич намкостёр возжигал. Собирай хворост, Андарх, обогреешься, тогда и поведаешь, что кчему!

Скоро на полянке топорщилась внушительная неопрятная кучавполне мокрых, облепленных снегом веток. Коренга не имел возможности какследует помочь с этим Эории и Андарху, за него привычно трудился Торон.Сметливому псу было не впервой добывать дрова для хозяйского костра. Коренганевольно любовался тем, как его питомец раскапывал в снегу и играючи подносилсучья толщиной в руку и длиной в человеческий рост. Причём брал он их не посередине,а как попало, менее всего заботясь о равновесии груза. Неравная тяга не моглазаставить его склонить голову набок. Он, кажется, вовсе не замечал неудобства.

Коренга всем существом осязал радостную могуту Торона и безконца ловил себя на том, что ищет в его поведении разумного осмысления,свойственного симуранам. Иногда, как ему казалось, он мог усмотреть желаемое –и вспыхивал отчаянной надеждой, что отцовская кровь в жилах Торона всё-такивозобладает. Иногда же – и, правду молвить, куда чаще, чем ему быхотелось, – приходил к выводу, что Торон вёл себя просто как оченьсообразительный пёс. Самый сообразительный, какие только бывают. Но не более.

Да, между ними случались мгновения удивительного понимания,но чего не водится между хозяином и собакой! Особенно если они всю жизнь рядом.Временами Коренге снились сны, коренившиеся в унаследованной памяти Торона. Онмог отдать кобелю мысленную команду, а его беспокойство и боль воспринималпочти как свои собственные…

Но настоящих разговоров, что затевали с людьми кровныесимураны, у них не было. Ни единого разу.

«Вымесок. Занятный уродец. Просто пёс с крыльями. Славный,преданный, умный… Только летуном небесным не бывать тебе никогда…»

Подобные мысли неведомо откуда забредали в рассудок молодоговенна, он люто стыдился их и поспешно гнал прочь, опасаясь ненароком обидетьТорона. И до сих пор ему это, кажется, удавалось… Знать бы ещё, почемуудавалось? Был ли Торон слишком добр и умён, чтобы сердиться на хозяйскуюприблудную мысль, прозвеневшую разочарованием? Или… просто не умел он той мыслирасслышать?..

Коренга хлестнул себя ещё и за это сомнение.

«Сильный, преданный, умный, жизнь за тебя готов положить – атебе всё мало? «Просто» пёс? На себя оглянись, уродец никчёмный. Ему за крыльяпеняешь, что не летят, а у самого и ног для хождения нет…»

Торон бросил толстую ветку, которую нёс, и подбежал кКоренге. Встал передними лапами на бортик тележки. Облизал хозяину сперва ухо,потом – всё лицо… Как ещё он мог утешить его? Коренга обнял верного спутника,зажмурился, зарылся носом в пышный мех, пахнувший талым снегом, влажной корой иедва уловимо – дымком. Вот оно, счастье. Оно гнездилось в ладони, ощущавшейразмеренный стук пёсьего сердца. Оно щекотало его дыханием и тёплым носомтыкалось в щёку.

«Маленький. И не надо мне никого, кроме тебя. Я тебя надесять симуранов не променяю…»

Пальцы нащупали витую цепочку, изделие галирадского кузнецаКрапивы.

«Медва…»

Коренга вспомнил свой мысленный зарок непременно навеститьюную стряпуху, когда будет возвращаться домой, на реку Черёмуховый Юг… Во ртуопять сделалось горько.

«Домой? А с чем мне теперь туда возвращаться-то?..»

Вот это было уже совершенно невыносимо, это приходилозапоздалое осознание всей огромности случившейся неудачи – как удар комля,которым срубленное дерево, бывает, раскидывает и насмерть разит неудачливыхдровосеков. Не вернуться домой?.. Как???

В ответ, словно наяву, прозвучал мамин голос:

«Думай, сынок, не о том, что у тебя отнято. Думай о том,чего можно попытаться достичь…»

Коренга собрал волю в кулак и попытался. Разомкнув руки нашее Торона, он откатил тележку чуть в сторону, освобождая дорогу. ОтослалТорона к краю кустов, где в снегу ещё были различимы борозды, прочерченныеногами Андарха.

Эория кончила рубить маленьким топориком толстый сук,добывая из его сухой сердцевины способные вспыхнуть щепки, и теперь разнималаножом залитую воском ореховую скорлупу. Там у неё сохранялся от сыростиневесомый трутовый порошок. Коренга усадил Торона, чуть выждал – и устремил всвой приказ всю силу души: