– Если заночуем подле него, – сказалаЭория, – завтра пополудни должны выйти к солёному озеру… Город, говоришь,стоял у реки? Так… старое русло…

Купцы считали Нарлак обжитой, заселённой державой, здесьбыла не какая-нибудь веннская глушь, странники ходили торными путями от деревник деревне, от погоста к погосту. Однако эта часть страны, порубежная со ЗмеевымСледом, выглядела так, словно люди испокон веку сюда не заглядывали. Не у когодорогу спросить, коли сам не найдёшь.

Эория свернула карту и стала убирать её в заплечный мешок, иот Коренги не укрылся взгляд, которым Андарх проводил тугой кожаный свиток.

– Если бы твой пёс умел летать, венн! – сказалаЭория. – Мы отправили бы его разведывать нам путь! Или если бы твоя птицабыла большой, как у ирезейцев, и могла поднять человека!..

Коренга успел вздохнуть о несбыточном и окончательнопочувствовать себя обузой товарищам, а Эория вдруг добавила, ни к кому вотдельности не обращаясь:

– Эту карту подарил мне отец. Кто без спроса возьмёт –руки выдерну.

Андарх не стал притворяться, будто не понял, что она имела ввиду. Он сказал:

– Не думай обо мне так плохо, воительница. Верно, голодзаставлял меня несколько раз унижаться до воровства, но я не глупец. Даже еслибы я украл твою карту, куда бы я здесь с ней побежал?..

Бежать с краденым было действительно некуда. Тем не менееКоренге показалось, будто в глазах галирадского крадуна мелькнула досада… Авечером того же дня, когда, хлюпая по остаткам талого снега, смертельноуставшие, они обогнули чёрный против заката каменный палец и устроились умаленького ручья, молодой венн выяснил, на что Эории понадобилась рогулька,поначалу принятая им за пращу. Выудив её из котомки, сегванка раскрыла мешочекс Тороновой шерстью, которую, оказывается, успела всю перебрать. Завернулапухлый ком в тряпицу, привязала к рогульке… и взялась невозмутимо прясть,подматывая нитку на неведомо когда выструганное веретено. Андарх уже спал влапнике, которого по настоянию Коренги нарубил с поваленной, но не успевшейосыпаться ёлки, у самого Коренги веки склеивались от усталости, и он крепкоподозревал, что Эория, всё время помогавшая ему с тележкой, вымоталасьнисколько не меньше. А вот надо же, положила себе некий урок и намерена быланепременно исполнить его. Так работают, если ждут и опасаются, как бы что неслучилось да не помешало кончить взятое на себя дело. Коренге стыдно былоспать, пока она бодрствовала, он без конца вскидывался на локте… в отсветахогня ему неизменно представало лицо сидевшей сегванки и мелькание веретена впроворных руках. Коренга начал думать о нитях и об исчислении окоёма в клубках,но мысли спутались окончательно…

Утром Эория разбудила его гулким пинком в кожаный борттележки.

– Просыпайся, венн, солнце встаёт, а солёное озеро ещёдалеко!..

Задолго до полудня лес кругом начал мельчать, редеть инаконец совсем сошёл на нет. Коренга вытянул шею, оглядывая распахнувшийсявпереди простор, увидел, как на севере блеснула полоска воды, и не на шуткувстревожился. А ну как Эория ошиблась и они снова вышли к берегу моря?..

Между прочим, среди жухлых серо-соловых останковпрошлогодней травы – самой обычной луговой травы, что росла вдоль опушкиотступившего леса, – всё чаще попадались пучки сизых жилистых перьев, техсамых, которыми изобиловали приморские дюны. Коренга воспринял их появление какочень скверный знак и хотел уже поделиться своими подозрениями с Эорией, когдасегванка вдруг остановилась, понюхала воздух и удовлетворённо сказала:

– Вот оно, озеро. Теперь – на восток!

«Отупел я окончательно от этой езды. Море-то на западе,берег тянется с севера к югу – откуда ж морю здесь взяться?.. Ну конечно, этоозеро, остаток высохшего залива, то-то и трава здесь та же растёт, соли небоящаяся…»

Тележка катилась вперёд, раздвигая невесомые прядипрошлогодних травяных перьев; Коренга только следил, чтобы они не наматывалисьна оси колёс. Потом ему показалось, что травы стало делаться чем дальше, темменьше. Он присмотрелся и увидел: плотный слежавшийся песок под колёсамиизменил цвет. Если у моря он был серовато-белёсым, почти совсем белым, то здесьбольше напоминал цветом соль, перемешанную с перцем. Причём «перец» попадалсявсё гуще, и его зёрнышки становились крупнее. Версты через три такой ездыКоренга нагнулся через борт, подхватил горсть песка и покатал его в пальцах.Буро-чёрные крупинки оказались ощутимо колючими и… какими-то враждебными.Ничего общего с добрым речным и озёрным песком, ластившимся к телу! Коренгаотряхнул руку и снова взялся за рычаги, но сразу понял, что колкая пыльпристала к ладони. Еле-еле он, поплевав, оттёр её о кожаные штаны… Так бывает,когда влезешь за сладкими ягодами в шиповниковый куст и наберёшь полные рукиневидимо тонких заноз. Колоться колется, а где сидит – не найдёшь, покуда кожане покраснеет.

– Это зола, оставленная подземным огнём, – заметивего возню, сказала Эория.

Андарх молча, мимоходом посмотрел на неё, а Коренгалюбопытно спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Видела, – коротко пояснила Эория. Помолчала идобавила: – Прошлой зимой отец заходил на острова Меорэ. Там такой же чёрныйпесок, норовящий пройти сквозь кожу. Ходившие на берег потом отмыться от негоникак не могли. А тамошняя ребятня бегала по нему босиком, и ничего. Привыкли…

– Тогда понятно,. – пробормотал Коренга.

– Что тебе понятно?

– Почему увалы, к которым мы идём, называютсяОгненными.

«А ещё понятно, почему высох морской залив и река изменилатечение. Их просто засыпало… И древний Фойрег засыпало… Вместе с людьми…»

Коренге стало неуютно, как если бы подземный огонь долженбыл неминуемо выбрать именно этот миг для нового пробуждения, мало ли что здесьвсё было тихо уже не одну тысячу лет – так долго, что и о природе чёрных песковтеперь догадывались только знающие. Как Эория.

«А чего она, если уж на то пошло, только не знает! Гдетолько она не была!.. А ведь она если и старше меня, то разве на годик…»

Коренга окончательно проникся мыслью о своей малости иникчёмности, почувствовал себя дремучим лесным пнём и принялся мечтать, чтобыстряслось непредвиденное и он сумел бы показать своим спутникам: он, Кокоринсын, тоже кое-чего стоит…

Вот только навскидку придумать, какие умения и познания онмог бы явить, молодому венну так и не удалось.

Эория же, не сбавляя шагу, спустила с одного плеча лямкумешка и вытянула наружу свою самодельную прялку да веретено. Засунула нижнийконец прялки за пояс – и взялась сучить нить. Она, кстати, пренебрегаладевичьими плетёными поясками и носила, как подобает воину, тяжёлый кожаныйремень. Веретено заиграло в руке, скручивая нитку, и стало быстро толстеть.Точно так, на ходу, пряли веннские девчонки, когда отправлялись пасти гусейили, положим, к соседям с мелким гостинцем… Коренга засмотрелся на сегванку ивдруг попробовал представить её у себя дома, под родимым избяным кровом. Вотона идёт по деревне, входит во двор, весело окликает его, Коренгу…