— Со мной все в порядке, — холодно сказала мать, — а вот стобой нет.

С ним никогда и ничего не было в порядке. То он съедалнеположенную грушу, то его заставали играющим в снежки с сыном дворника, то онотказывался играть перед гостями, это ему уже лет четырнадцать было, тодетективы на ночь читал. А потом у него был нервный срыв, и он стал вообще нина что не годен.

— Что за дикость! — говорила в трубке мать. — Почему тыушел? Почему не побыл до конца? Отец был настроен поговорить с тобой.

— Отец меня даже не заметил, — возразил Данилов. Подповязкой вдруг стало так больно, что он судорожно выпрямился на стуле, стиснувкрай полированного стола. Пальцы поехали по полировке.

— Ничего подобного! Разумеется, он тебя заметил.

— Ну конечно, заметил, — согласился Данилов, — когда я кнему подошел и поздоровался. Он со мной тоже поздоровался.

— Андрей, ты не понимаешь, что творишь. Ты отказываешься отнас и лишаешь себя, себя огромного и важного жизненного стержня! Ты должен вконце концов понять, что ты не сам по себе, что ты наш сын, член нашей семьи иименно это делает тебя тем, кто ты есть.

— Я тот, кто есть, вопреки тому, что я член вашей семьи, —тихо сказал Данилов.

— Ты ошибаешься, Андрей. Отец мог бы дать тебе…

— Мне ничего не нужно, — перебил Данилов, ужасаясь тому, чтоее перебивает, — спасибо.

— Неужели ты думаешь, что смог бы чего-то добиться, если быне был нашим сыном? — холодно спросила мать. — Неужели ты вправду думаешь, чтополучил бы хоть какую-то работу, если бы не носил фамилию Данилов и отчество —Михайлович? Неужели ты до сих пор так глуп, Андрей?

Данилов молчал, дышать ему было трудно. Марта притихла заего спиной.

— О тебе спрашивала эта милая дама, Катерина Кольцова, женаТимофея Ильича, — сказала мать с отвращением, — сам Тимофей Ильич не смогприехать. А она была и спрашивала о тебе, а я даже не знала, что сказать!..

— Ее фамилия Солнцева, — прохрипел Данилов. — Солнцева, а неКольцова.

— Это не имеет значения, — заявила мать, — элементарнаявежливость требует, чтобы ты поблагодарил отца за то, что у тебя появилисьтакие уважаемые… партнеры, Андрей. А ты в очередной раз плюнул всем нам в лицо.

— Они не партнеры, а клиенты, мама, — все тем же людоедскимголосом поправил Данилов, — и отец тут совсем ни при чем. Прости.

— Андрей, все, что ты получаешь, ты получаешь благодаряотцу, и только ему. Никто никогда и ничего не знал бы про тебя, если бы нефамилия твоего отца! Это же очевидно! Разве Тимофей Ильич связался бы с тобой,если бы ты был… никто?

Данилову хотелось сказать, что он не никто, а первоклассныйархитектор.

Еще ему хотелось сказать, что Катерина и Тимофей Ильичпонятия не имели о том, кто его отец, и только три дня назад Катерина спросилау него, не сын ли он Михаила Петровича, а Кольцов скорее всего вообще никакихкниг не читает и ему наплевать на славу писателя Данилова, но ничего этого онговорить не стал.

— А эта девушка? — продолжала мать с неодобрением. — Зачемты ее притащил? Ты же был с Лидой! Ты позволяешь себе приглашать на наш приемкаких-то… крестьянок! Твой юношеский протест затянулся, Андрей! Я понимаю, чтоэта девушка нужна тебе только из чувства протеста, только потому, что мненравится Лида, а ты намеренно делаешь мне больно и демонстрируешь, что моемнение для тебя ничего не значит! Ведь так? Ты обидел Лиду, обидел меня —зачем? Все равно эта девушка тебе не пара, и ты отлично об этом знаешь. Ты ужеодин раз выбрал себе жену из чувства протеста — хватит!

Данилов заглянул себе под свитер. На белой марлевой нашлепкерасплывалось красное пятно, и больно было, как будто нож поворачивался.

— Андрей, я прошу тебя, опомнись. И так уже все говорят, чтос тобой творится что-то странное. У тебя безумие в глазах, Андрей!

— Что у меня в глазах? — переспросил Данилов.

— Безумие, — повторила мать отчетливо. — Илларион Израилевичспециально подошел ко мне, чтобы сказать, что ему не нравится твой вид.

— Ему никогда не нравился мой вид, — пробормотал Данилов.

— Он сказал, что готов тебя подлечить, предоставитьотдельную палату и самые лучшие условия. Ты должен в конце концов взять себя вруки, это невозможно!

— Что я еще должен, мама?

— Ты должен примириться с собой, Андрей. Ты должен перестатьставить нас в неловкое положение перед людьми, которых мы уважаем. Ты долженсогласиться с тем, что даже тем минимальным успехом, который у тебя есть, тыобязан отцу, только отцу и больше никому. Ты должен… В конце концов ты простодолжен вернуться к нам и попробовать все наладить. А девушке своей передай, чтоявляться без приглашения в такие места стыдно и даже несколько непорядочно. Мыже не могли вызвать охрану!

— У нее было приглашение, мама.

— Странно, — приостановившись на секунду, сказала мать, — япроверю по списку, это очень странно. Может быть, Ольга ошиблась. В такомслучае я прошу прощения. Конечно, она имела право присутствовать, раз у неебыло приглашение. Но это не означает, что ты должен был уходить с ней, Андрей!Я вполне допускаю, что она славная девушка, может быть, даже умненькая, носовсем тебе не пара. Если ты не знаешь, как от нее отделаться, предложи ейденег, только чтобы из этого не получилось никакого скандала. И так уже всеговорят…

И тут Данилов озверел.

Он озверел как-то по-киношному, как-то по-детски, нелепо,как кот Леопольд, переборщивший «озверином».

Наверное, если бы у него были усы, они закрутились быспиралью, как у того самого кота. Усов у Данилова не было, но волосы на затылкекак-то подозрительно зашевелились, и кожа под ними похолодела.

— Мама, — сказал он, чувствуя, как сердце бьется в ребра иувеличивается с каждым ударом, — не смей больше разговаривать со мной так, какбудто я бестолковая домработница, а ты моя хозяйка! Я взрослый человек, и ябуду жить так, как хочу! Все, что у меня есть, я добыл сам, и вовсе не потому,что моя фамилия Данилов, а потому, что десять лет я вкалываю день и ночь! Я неоправдал ваших надежд, и черт с ними! Я ничего не желаю больше слышать о вашихнадеждах! Мне наплевать на ваши надежды! Мне наплевать на ИлларионаИзраилевича, на Лиду и на всех остальных! Если тебе нужно, можешь самаопределиться в самый лучший сумасшедший дом вместе с Илларионом Израилевичем!

Что-то с грохотом упало за его спиной, он обернулся, и Мартапопятилась. Присела, не отрывая от него глаз, и стала шарить по полу.