Чего он тогда испугался? От чего отказался?

Он отказался от Марты — той, которую не знал. Он отказалсяот того, что она тогда предлагала, — и она отказалась от того, что предлагалон! — чтобы не усложнять, не запутывать отношений, не поверить ненароком в то,что все возможно, даже это горячее, страстное, вечное — возможно! Он невыбрался бы из-под обломков, когда все рухнуло бы, а не рухнуть не могло, —все, к чему он прикасался, оборачивалось против него, кроме любимой работы,которая никогда его не подводила. Куда безопасней было остаться с тем, что уних уже было, пусть не так хорошо, не так горячо, зато логично и по правилам,установленным давно, когда он сам посадил ее в будку с табличкой «старый друг»и прикрутил цепью, чтобы, не дай бог, не сбежала.

Тогда ей было шестнадцать, а ему двадцать три, полжизнипрошло с тех пор, и единственное, что в ней было постоянным и неизменным, — этоона, с ее готовностью мчаться к нему, слушать его, жалеть его, запекать емуфорель, вникать в его нравоучения, хвастаться перед ним повышением и кольцом сБахрейна.

Это его ребенок, и уже пятый месяц она врет ему, оставаясьвсе такой же.

Она врала ему, она заманила его в ловушку, ему не выбратьсятеперь, он пропал, совсем пропал!..

Негнущимися пальцами он взял ее фотографию — в черномсвитере и тяжелых ботинках, — за уголок, как будто боялся испачкаться, и кинулв мусорное ведро.

Фотография спланировала и легла вверх лицом. Данилов не могсмотреть на это лицо.

Он взял ее телефон, портфель, вышел из квартиры и тщательно,на все замки, запер дверь.

Весь день в офисе пахло грозой так явно, что казалось, будтопотрескивает электричество, переполнившее тесное пространство. Странно, чтокомпьютеры не вылетали от перенапряжения.

Таня, только завидев, что шеф поднимает голову от бумаг,немедленно пряталась за что-нибудь — за открытую дверцу шкафа, за монитор илидаже за пепельницу. Ира шелестела в телефон едва слышно. Саша то и дело сзадумчивым видом отбывал в коридор курить.

Данилов их всех ненавидел.

Марта не звонила. Он боялся, что она позвонит, и не знал,что станет тогда делать.

В три часа неожиданно явился Веник.

— Я расплатился, — объявил он, хотя Данилов его ни о чем неспрашивал, — мне теперь ничто не угрожает!

— Веник, ты просто козел, — сказал Данилов равнодушно, и тотедва не свалился со стула.

Андрей Данилов не мог, ну просто не мог никому сказать, чтоон — козел.

Он никогда не произносил таких слов. По крайней мере, Веникникогда не слышал.

— Ты что, — спросил он осторожно, — заболел?

— Заболел, — согласился Данилов и раскрыл блокнот, где былизаписаны «подозреваемые и вещественные доказательства». Ему было совершеннонаплевать и на подозреваемых, и на доказательства.

Марта его обманула, вот в чем дело. Марта ни слова несказала ему о ребенке. Марта заставила его думать, что это чей-то чужойребенок, а ребенок был его, Данилова. Был и остался.

— Слушай, Данилов, — заговорил Веник, придвигаясь к немувместе со стулом. Перчатки лежали у него на колене, как в кино про бизнесменов.— Я тут вот что подумал. Ты ведь на бирже не играешь?

Данилов смотрел на него и молчал.

— Ну так вот. Данилов, ты должен попробовать. Естьвозможность выиграть кучу денег. Это я тебе говорю как профессионал. Стопроцентов. «Газпром» сейчас как раз упал, самое время покупать, и «Телеком»падает, сейчас бы прикупиться побольше. Давай, Данилов, ты же на этоммиллионером можешь стать!

— Ты мне лучше скажи, как профессионал профессионалу, —чеканя слова, произнес Данилов, — когда ты отдашь мне мои деньги?

— Какие деньги? — перепугался Веник.

— Американские. Десять тысяч американских Долларов. Тыполучил их в понедельник. Когда ты мне их отдашь? Когда твой «Телеком» ещеупадет? Или, наоборот, возрастет? Или что там он сделает?

— Данилов, я так сказать не могу, — забормотал Веник, — тыже понимаешь… Я еще об этом не думал, потому что мне нужно… не сразу, хотяпока… Рынок падает, но… довольно твердо, я как профессионал…

Данилов слушал и молчал, и это было очень странно. Почему-тоВеник позабыл закричать на него, что он виноват: сгубил его сестру и чуть незагнал в могилу мать.

— Где ты был утром в субботу? — спросил Данилов, когда Веникдостаточно набормотался.

— Нигде, — тут же ответил тот, — я спал дома.

— Хорошо, — сказал Данилов, — значит, так. Ты говоришь мне,где был утром в субботу, и говоришь так, чтобы я смог это проверить, а я прощаютебе эти американские деньги. Я покупаю у тебя информацию. Не согласен — отдашьденьги через неделю.

— Как? — ахнул Веник и даже позеленел немного. — Как черезнеделю?

— Стрелять в тебя я не буду, — продолжил Данилов монотонно,— но у меня есть клиент, его зовут Тимофей Ильич Кольцов. Я дружу с его службойбезопасности. Они окажут мне любую услугу, о которой я их попрошу. Это ясно?

Веник молчал. Зелень заливала его все пуще, уже подступала квискам.

— Ясно, — подытожил Данилов, — когда созреешь, позвони, асейчас прошу прощения. Я занят.

— Данилов, ты что?!

Тот не ответил, разглядывая эскиз на экране ноутбука.

— Так нельзя, ты что, сдурел?!

— Уходи, — не отрываясь от эскиза, посоветовал Данилов, —сейчас же!

Веник с силой швырнул что-то на свободный стол, на которомобычно лежали чертежи, — Данилов даже не посмотрел что, — подхватил своиперчатки и бросился вон. Сотрудники проводили его скорбными и сочувственнымивзглядами. С шефом творилось нечто.

Данилов долго смотрел на эскиз, понимая, что ничего новоготам не высмотрит, и игнорировал телефон, который звонил не переставая. Иракуда-то вышла вслед за Веником, а Саша с Таней трубку не брали, поскольку они —«не секретарша». Обычно трубку брал Данилов, а тут решил, что не возьмет ни зачто, даже если телефон будет звонить до завтрашнего вечера.

Он ни с кем не хотел разговаривать. Он боялся, что емупридется разговаривать с Мартой.

Первой не выдержала Таня. Полив Сашу презрительным взглядом,она сорвала трубку и сказала несколько громче, чем требовалось:

— Алло! Я, — проворковала она затем, и это воркование такотличалось от ее прежнего тона, что Данилов за стеклянной перегородкой поднялголову. — Да. Нет. Спасибо, хорошо. А вы?