Данилов понятия не имел, сдавала Марта анализы или нет.

— Ну что же вы! — Голос стал еще чуть более постным. — Какже вы не знаете! Вы кто? Муж?

Данилов хотел было сказать, что не муж, но решил, что этовызовет новые вопросы, и признался, что муж.

— Тогда тем более! Она в таком возрасте, когда требуетсяповышенное внимание, не девочка все же!

Почему-то упоминание о том, что Марта «не девочка», Даниловазадело.

— Она и так очень поздно пришла, — тарахтел голос в трубке,— почему так долго ждала? Пятый месяц, а у нас только первый осмотр! Мыпонимаем, что она работает, занята, но ребенок-то важнее! У вас это первый?

Данилов подтвердил, что первый.

— Тем более, тем более! Вы ей передайте, пожалуйста, что впонедельник мы ее ждем к восьми часам, и чтоб натощак, тогда сразу возьмемкровь из вены. Передадите?

Тут что-то произошло у Данилова в голове, как будто щелкнулвыключатель и зажегся свет.

— Подождите, — сказал он, остановив тарахтенье, — как пятыймесяц? Какой пятый месяц?

— Обыкновенный, — удивился голос, — а что такое?

В трубке зашелестело бумажками, у Данилова взмокла спина.

— Все правильно. У меня записано. Семнадцать недель. Вот,черным по белому. Вы что, не правильно считали?

Он, Данилов, считал не правильно. Он считал совершенно неправильно и только теперь понял это. Вернее, он не понял, ему об этом сказалсдобный голос из трубки.

Он мог бы так ничего и не узнать, если бы не этот голос,черт его побери!

— Так что ждем, ждем. Передадите, не забудете?

— Нет, — сказал Данилов чужим голосом, — не забуду.

Словно опасаясь за судьбу и этого телефона, он осторожноположил его на стол, распахнул дверцу посудомоечной машины, вытащил стакан иналил себе воды из-под крана. Выпил и подумал — какая противная, теплая вода.

Семнадцать недель, пятый месяц.

Он замычал, сел за стол и застегнул дубленку на всепуговицы.

Четыре месяца назад было лето, жара, Ярославль, и не былоникакого Петрысика. Был он, Данилов.

Они так потом и не поняли, почему оказались в постели, чтотакое с ними случилось? Жара виновата или веселое летнее безделье, занесшее ихв Ярославль?

Волга была под боком, широкая, вольная, пахнущая чистойводой.

Изумрудные газоны поднимались к ухоженной набережной,оркестр играл, визжали дети, прогуливались парочки, пароход гудел басом,здороваясь. Невозможно было вернуться в Москву, и они не стали возвращаться,прошатавшись весь вечер по волшебному городу, полному вечернего воздуха,голубей, туристов и как будто речного отблеска. У них был один номер на двоих,зато шикарный, двухкомнатный — ничего, кроме «апартаментов», в гостинице неосталось. Их нисколько это не смущало, они прекрасно уживались в «апартаментах»Данилова в Последнем переулке и в кратовских «апартаментах» уживались тоже.

Они ужинали в ресторане, куда Марту поначалу не хотелипускать, потому что она была в шортах. Пока Данилов выяснял отношения сохраной, Марта отошла за угол и повязала на бедра расписной мусульманскийплаток, привезенный с Бахрейна. Платок был громадный, очень тонкий, почтипрозрачный, весь его можно было спрятать в кулак. Марта его обожала и иногданакручивала на голову — от солнца, как она говорила. Платок очень шел ей иделал в самом деле похожей на мусульманку. Импровизированная вечерняя юбкаполностью удовлетворила охрану, и в ресторан они были допущены и полвечерахихикали как идиоты над этим платком, повязанным на бедра, и над тем, как онивсех провели.

В этом ресторане, который чуть было не уплыл из-под носа,было так вкусно, и они сидели долго, упиваясь вечером, свободой и близостьюдруг друга, что было так приятно и так никого ни к чему не обязывало!..

Дальше…

Дальше Данилов ничего не помнил. За своим шикарным ужиномони выпили только одну бутылку вина, но он все равно ничего не помнил.

Помнил только, что он ничего не мог с собой поделать. Совсемничего. То ли из-за этого платка, сквозь который просвечивали ее загорелыесильные ноги, то ли от того, что, когда они сидели на набережной, над чернойводой, кое-где политой светом фонарей, тонкая рука с широким и странным золотымкольцом лежала у него в руке, то ли от того, что она смеялась и он видел еестройную энергичную шею, и белые зубы, и крепкую грудь под тонкой майкой.

Когда они оказались в своих «апартаментах», все произошлосамо собой. И это было так легко, так правильно, так не похоже на «идеальныйсекс» из кино, который хорошо удавался им с Лидой!

Марта была агрессивной и требовательной, сильной и оченьсоблазнительной. Как-то сразу он понял, что с ней он может не следить за собойи не думать о том, какое впечатление производит. Она хотела его, именно его, ией не было дела ни до каких впечатлений.

Не было неловкости первых минут и отчаяния последних. Пламягудело — ровно, сильно, долго, и оно поглотило все. «Неужели мы с тобой стольколет знакомы?» — вдруг спросила она с изумлением. Ее нога скользила по его ноге,а локти упирались в грудь. Руками он держал ее спину, влажную и подвижную, каку молодой лошади. Она взяла его за волосы, сильно оттянула его голову назад ивпилась в шею, как будто укусила. Он тоже делал с ней все, что хотел, и утром,рассматривая красные отметины на бледной коже, гордился и восхищался ими!

Это была самая долгая ночь в его жизни. Вернувшись из душа,он обнаружил Марту на балконе, все в том же мусульманском платке, завязанномтеперь на груди. Ветер теребил и вздувал его, открывая все, что он только чтовидел, трогал, держал в руках, рассматривал и присваивал жадно, как голодный.

Волосы у нее были взлохмачены, щеки горели, странное кольцосияло на тонком пальце, и Данилов решил, что теперь-то он точно умрет.

Потом он лежал, а она рассматривала его, совершенно голого,и ничего не стеснялась, и трогала, и пробовала на вкус, и отступала, инаступала снова.

Данилов вытер ладонью потный лоб и понял, что ему так жаркопотому, что он сидит в дубленке. Через некоторое время он догадался еерасстегнуть, но почему-то так и не снял.

Утром они дружно сделали вид, что ничего не произошло.

Как в детской игре. Словно совсем ничего не было.

Почему?! Зачем?!

Он не знал. Потом он убеждал себя, что он очень боялся еепотерять, и не знал, смогут ли они быть такими же хорошими любовниками, какдрузьями, и, кажется, такой же или подобной глупостью утешалась и Марта, и всеэто было не правдой.