Кухня оказалась маленькой, заставленной с трехсторон шкафчиками и полками. Над газовой плитой поднимался пар. В центре прочностоял деревянный стол и четыре стула, с перекладины свисали кастрюльки исковородки. Здесь было тепло, отчего Марку еще больше захотелось есть.

Марк уселся на ближайший стул и принялсянаблюдать за суетящейся мамашей Лав, которая сначала вынула стакан из шкафчика,потом открыла холодильник, бросила в стакан лед и налила чаю из кувшина.

Реджи сбросила туфли и принялась что-то мешатьв кастрюльке на плите. Они с мамашей Лав непрерывно болтали про всякие обычныевещи: кто звонил, как прошел день и так далее. У стула Марка остановилась кошкаи принялась его изучать.

– Это Эксл, – сказала мамаша Лав, подавая емучай вместе с салфеткой. – Ей семнадцать лет, и она очень ласковая.

Марк взялся за чай, оставив кошку в покое. Онкошек недолюбливал.

– Как твой братишка? – спросила мамаша Лав.

– Ему намного лучше, – ответил он и подумал:интересно, а как много знает мамаша Лав? Потом он расслабился. Если Клинт знаетнемного, то она, наверное, и того меньше. Он еще отпил глоток. Она ждала болееподробного ответа. – Он сегодня начал говорить.

– Превосходно! – просияла она и похлопала егопо плечу.

Реджи налила себе чаю из другого кувшина иположила туда сахар и лимон. Она села напротив Марка за стол, и Эксл тут жевспрыгнула ей на колени. Реджи пила чай, гладила кошку и постепенно снимала ссебя украшения. Она явно устала.

– Есть хочешь? – спросила мамаша Лав,неожиданно кинувшись к духовке. Она открыла дверцу, помешала в кастрюльке иснова закрыла духовку.

– Да, мэм.

– Удивительно приятно встретить вежливогомолодого человека, – отметила та, задержавшись на секунду и с улыбкой глядя наМарка. – Большинство детей, которых приводит Реджи, плохо воспитаны. Я ужемного лет не слышала, чтобы кто-нибудь в этом доме сказал: “Да, мэм”. – Онаснова отошла, вытерла сковороду и положила ее в раковину.

Реджи подмигнула Марку.

– Мамаша Лав, Марк питается больничной пищейвот уже три дня, так что ему интересно, что это ты там стряпаешь.

– Сюрприз, – заявила старушка, открываядуховку. До них донесся божественный запах мяса, сыра и помидоров. – Но яполагаю, тебе понравится, Марк.

Он был уверен, что ему понравится. Реджи сноваподмигнула ему, повернув голову, чтобы снять маленькие бриллиантовые сережки.Кучка украшений перед ней на столе состояла из полудюжины браслетов, двухколец, ожерелья, часов и сережек. Кошка тоже внимательно наблюдала запроисходящим. Мамаша Лав внезапно громко застучала большим ножом по доске.Повернувшись, она поставила перед ним корзинку с горячим, намазанным масломхлебом. – Я пеку хлеб каждую среду, – сообщила она, снова похлопав его поплечу, прежде чем вернуться к плите.

Марк схватил самый большой ломоть и надкусил.Он никогда не ел такого вкусного хлеба, мягкого и теплого. Масло и чеснокпросто таяли на языке.

– Мамаша Лав настоящая итальянка, – пояснилаРеджи, поглаживая кошку. – Ее родители родились в Италии и иммигрировали в этустрану в 1902 году. Так что я наполовину итальянка.

– А мистер Лав? – спросил Марк с полным ртом.И руки, и губы у него были в масле.

– Паренек из Мемфиса. Они поженились, когда ейбыло шестнадцать...

– Семнадцать, – поправила мамаша Лав, необорачиваясь.

Теперь мамаша Лав ставила на стол тарелки ираскладывала приборы. Реджи встала, собрала украшения, одновременно столкнувкошку с колен, и спросила:

– Скоро будем ужинать?

– Через минуту.

– Побегу переоденусь.

Эксл села у ног Марка и потерлась о нихголовой.

– Мне очень жаль, что так получилось с твоимбратишкой, – сказала мамаша Лав, посмотрев на дверь и убедившись, что Реджи всамом деле ушла.

Марк проглотил хлеб и вытер рот салфеткой.

– Он поправится. У нас хорошие врачи.

– И у тебя самый лучший адвокат в мире, –произнесла она строго в без улыбки, дожидаясь подтверждения.

– Совершенно верно, – согласился Марк.

Она одобрительно кивнула и направилась краковине.

– Что же такого вы могли там видеть?

Марк пил чай и смотрел на седой пучок. Можетстаться, что ему долго и нудно придется отвечать на вопросы. Лучше сразуположить этому конец.

– Реджи не велела мне распространяться обэтом. – Он принялся за второй кусок хлеба.

– О, Реджи всегда так говорит! Но мне тыможешь рассказать. Все ее ребятишки делятся со мной.

За последние сорок девять часов он здоровоподнаторел в тактике допросов. Не отвечай сразу. Потом задай свой вопрос.

– А она часто привозит сюда детей?

Мамаша Лав сняла кастрюлю с плиты и немногоподумала.

– Может, пару раз в месяц. Ей хочется их какследует накормить, вот она и привозит их. Иногда они остаются ночевать. Однамаленькая девочка целый месяц жила. Такая жалкая. Ее Андреа звали. Суд отнял ееу родителей, потому что они поклонялись Сатане, приносили в жертву животных ивсе такое. Она была такой печальной. Жила наверху, в бывшей спальне Реджи, иочень плакала, когда пришла пора уезжать. Просто сердце мне надорвала. Ясказала Реджи: “Больше никаких детей”, но Реджи делает то, что хочет. А знаешь,ты ей действительно нравишься.

– Что же случилось с Андреа потом?

– Вернули родителям. Я каждый день за неемолюсь. Ты в церковь ходишь?

– Иногда.

– Ты хороший католик?

– Нет. Это такая маленькая, ну, я не знаюкакая, церковь. Но не католическая. Наверное, баптистская. Мы не часто ходим.

Мамаша Лав озабоченно слушала. Она былаглубоко поражена, что он не знает, в какую именно церковь ходит.

– Может, я возьму тебя с собой в свою церковь?Святого Луки. Очень красивая. Католики знают, как строить красивые церкви.

Он кивнул, но не нашелся, что сказать. Вмгновение ока она забыла о церквах и вернулась к духовке, открыв дверцу иизучая содержимое с сосредоточенностью доктора Гринуэя. Затем что-топробормотала про себя, из чего можно было заключить, что она довольна.