Нет, этого не может быть. Говорить о тебе плохое могут только те, кто совсем тебя не знает. И вообще, — прибавил он, устыдившись перед женихом девушки своей горячности (может, подумает, что между ними что-то было, а это неправда!), — плохо о других говорят только те, кто сам не очень чист душой.

Шер секунду смотрела на него молча. Неужели и она когда-то была такой… Верящей в справедливость. В то, что если ты честно и самоотверженно выполняешь свой долг, если ты хороший друг и человек, то никакая клевета к тебе не пристанет…

— Звёзды… Ты такой хороший, Доминик… — произнесла она, грустно улыбнувшись. — Спасибо тебе. В их функции не входит обязанность знать меня, Домэ. Главное — ты не сомневайся…

Быть одарённым иногда ситски удобно, думал штурман, понемногу отпивая свой коктейль. Можно слышать не только слова, но и то, что за ними стоит. Будь он просто человеком, кое-кто хороший сейчас давился бы своей тарелкой… Просто потому, что каждый понимает то, что слышит, по-своему. Нику приходилось видеть, как слова выворачивали наизнанку, придавая им то значение, которое хотели придать. Следовать примеру этих людей он не собирался.

Хотя бы потому, что видел, как оттаивает Шер. Как жадно она тянется к тому прошлому, которое было до сих пор для неё запретным. Испортить ей эту радость… Он скорее сунул бы в огонь собственную руку.

Лёд тихо звякал гранями кубиков о стенки стакана.

— Хороший? — Доминику всегда было по-детски приятно, когда его хвалили. Но, естественно, с годами он старался этого не показывать, иначе смотрелось бы это странно. — Я никогда не сомневаюсь в тех, кто мне близок, — простодушно ответил Гринвуд, — тем более, если они не знают.

— Доминик, ты тоже не знаешь, какое на мне… пятно, — тихо сказала девушка. — И я тебе не стану рассказывать — не хочу навредить тебе никаким образом. Видишь, как всё непросто… — вздохнула Шер. Ей стоило усилий высказать Гринвуду даже это немногое. Но пока он в неведении, он защищён. Она взглянула на штурмана и мягко улыбнулась.

— Но, знаешь, Домэ, возможно, это покажется тебе странным… Но всё, что случилось — к лучшему.

Доминик удивлённо посмотрел на Шер. Она говорила вещи из разряда довольно странных. По крайней мере, для него. Что же это означало? Да всё было очень просто. Доминик, в хорошем смысле этих слов, относился к людям двойных стандартов. Он любил своих близких людей независимо от того, что они сделали. В то время как сами деяния не становились для него делом обычным. К примеру, он прекрасно знал, что его брат, Мэттью, будучи военным, участвовал во многих операциях и убил далеко не одного человека или представителя иной расы. Но стал ли Дом любить Мэтта меньше? Ничуть! Стал ли он считать убийство чем-то нормальным? Ни в коем случае.

— Пятно? — он пожал плечами. — А разве бывают люди, у которых нет ни пятен на душе, ни плохих поступков в багаже? По-моему, это нормально, мы все живые создания. Да и дело не в том, чего ты сделала в прошлом, а в том, кто ты теперь. И кто ты для своих близких. Я не знаю, вхожу ли я в их число, но для меня ты всегда останешься… — он на секундочку запнулся и чуть было не сказал: "той самой Полой", но ловко вывернулся: — Доброй девушкой, и той самой весёлой подругой моих студенческих дней, когда мы вместе ели эту ужасную пищу и иногда сбегали с лекций. Я ещё ни разу не встречал идеального ни человека, ни иного создания. Так стоит ли переживать из-за того, что не являешься им?

Шер, не отрываясь, смотрела на однокашника, слушала его слова и светлела лицом. Сейчас она и впрямь была похожа на ту Полу, которую знали ее друзья по Академии, с тёплыми серыми глазами и такой лучезарной улыбкой…

— Мне было очень важно услышать это от тебя, Дом, от моего хорошего, искреннего друга…

Страшно было не то, что её обвинила в измене Империя… Страшнее, когда в тебе сомневаются близкие.

Доминик был не настолько прямодушен и глуп, чтобы удивляться, а с чего это Шер так ему благодарна? Но сейчас ему и впрямь было приятно. Очень. Он улыбнулся и кивнул.

— Шер, ты всегда будешь моим другом, ты знаешь это. У меня не так много друзей, да и само слово "друзья… вы всегда больше. Родные, — вероятно, это было странно слышать от почти тридцатилетнего мужчины, для которого понятие "дружба" должно было бы остаться где-то далеко в детстве, но Гринвуд во многом остался ребёнком. Хорошо это или плохо? Как когда… но, в общем и целом, Дому было комфортно в его сущности.

— Как и ты — моим, Доминик, — произнесла она, — как бы меня ни звали, сколько бы лет ни прошло, сколько бы парсеков нас ни разделяли… — это прозвучало, по мнению Шер как-то выспренно. Она помолчала секунду и подняла на Доминика улыбающиеся глаза. — Короче, Дом, моя дружба надёжней, чем Муунилинстский Банк. Что бы там с Галактикой не творилось…

Дегидратация после прогулки по пещере явно ещё сказывалась. А может быть, подействовало волнение, но Шер залпом выпила коктейль, оставив на дне целый Хот…

— Я знаю, — улыбнулся Доминик. Он радостно смотрел на Шер, и в его взгляде не было и тени какой-то влюблённости или чего-то подобного — крамольного в отношении почти замужней уже девушки. Да, он любил Шер, но любил её как друга, и помыслы его дальше дружбы не простирались никогда. Впрочем, кто сказал, что дружба — это мало? Что это много меньше любви? Во многих отношениях дружба крепче и сильней… так думал Гринвуд. — Я рад этому, Шер. Рад тому, что однажды мы встретились и стали друзьями. Не просто стали — остались.

Ник снова скосил взгляд на хронобраслет.

— Доминик, — вмешался он наконец, — я очень рад, что у Шер такие замечательные друзья, но мне придётся прервать вашу беседу. Солнышко, давай вы обменяетесь номерами комлинков, и мы как-нибудь ещё обязательно встретимся и посидим где-нибудь за чашкой кафа. Или не кафа. Но если через четверть часа нас не будет у капитана, то через двадцать минут нас начнут искать с ворнскрами. С флорнскими гиенами. Или даже с ранкорами.

Он развёл руками, как бы извиняясь перед врачами за вынужденное вторжение в разговор старых друзей.

Доминик покладисто кивнул:

— Конечно. Ник, я прошу прощения, что отвлёк вас. Шер, запиши мой номер? — он торопливо набросал свой и ещё электронную почту на листе флимси, вырванном