— Я ненавижу Клубничный фестиваль, — рычит Шустрик, доставаяиз сейфа последние конверты. — Весь день здесь будут околачиваться родственникизомби, а они сами так перевозбудятся, что вечером придется колоть имтранквилизаторы. И, если хочешь знать правду, я ненавижу воздушные шары. — Онвываливает деньги на ковер и начинает раскладывать в стопки по номиналам.

— А мне вот нравятся простые деревенские праздники, —воркует Ребекка, подтрунивая над боссом. — Я даже не дуюсь из-за того, что встоль прекрасный день мне пришлось прийти на работу ни свет ни заря.

— Знаешь, что еще я ненавижу? Эту чертову музыкальную часть.Поющие зомби и этот тупоумный диджей. Эти гребаные симфонии. Господи, какаямерзость.

— Как я понимаю, — ирландский акцент чудесным образомисчезает из голоса Ребекки, — ты хочешь, чтобы я занялась деньгами до началафестиваля.

— Пора вновь съездить в Миллер. — Счет на вымышленнуюфамилию открыт в Провинциальном банке в Миллере, городке, расположенном всорока милях. На него регулярно кладутся деньги, которые Шустрик уворовывает изсредств, оставленных родственниками пациентов на оплату дополнительных товарови услуг. Шустрик оборачивается с деньгами в руках и снизу вверх смотрит наРебекку. Руки опускаются. — Слушай, у тебя отличные ноги. С такими ногами тыдолжна сделать карьеру.

— Я думала, ты никогда не заметишь, — улыбается Ребекка.

Шустрику Макстону сорок два года. У него хорошие зубы,густые волосы, широкое, искреннее лицо и карие глаза, которые всегда немногослезятся. У него двое детей, девятилетний Трей и семилетний Эшли, у которогонедавно обнаружили хроническую недостаточность надпочечников, и тольколекарства, по прикидкам Шустрика, будут обходиться ему в две тысячи долларов вгод. Разумеется, есть у него и жена, Марион, тридцати девяти лет от роду,ростом пять футов и пять дюймов и весом за 190 фунтов.[12] Помимо этого Шустрикзадолжал своему букмекеру 13 тысяч долларов, неудачно поставив на «Пивоваров» вигре, которую этим утром так живо комментировал Джордж Рэтбан. И он заметил.Конечно же, заметил выставленные напоказ точеные ножки мисс Вайлес.

— Прежде чем ты поедешь туда, я думаю, нам надо немногопоразмяться на диване.

— Поразмяться, это как? — вроде бы наивно спрашиваетРебекка.

— Прыг, прыг, прыг, — отвечает Шустрик, похотливо улыбаясь,как сатир.

— Какой ты у нас романтичный. — Сарказма в голосе РебеккиШустрик не замечает. Он действительно считает себя романтиком.

Мисс Вайлес соскальзывает с краешка стола, Шустрикподнимается, ногой закрывает сейф. Блестя глазами, шагает к Ребекке, однойрукой обнимает ее за плечи, другой бросает конверты из плотной бумаги на стол.Расстегивает ремень, увлекает Ребекку к дивану.

— Так я смогу его увидеть? — говорит умная Ребекка, котораяточно знает, как превратить мозги своего любовника в овсянку…

…и прежде чем Шустрик покажет ей то, что она так хочетувидеть, мы проявим благоразумие и уплывем в холл, который по-прежнему пустует.Коридор слева от регистрационной стойки приводит нас к двум большим из светлогодерева со стеклянными панелями дверям с надписями соответственно «МАРГАРИТКА» и«КОЛОКОЛЬЧИК». Так называются крылья здания за этими дверями. В глубине серогокоридора «Колокольчика» мужчина в мешковатом рабочем комбинезоне роняет пепелсигареты на плитки пола, по которым елозит грязной шваброй. Мы направляемся в«Маргаритку».

Функциональные помещения «Макстона» не столь уютны икомфортабельны, как присутственные. На дверях по обе стороны коридора номерныетаблички, под ними в специальные пазы вставлены полоски бумаги с написанными отруки именами и фамилиями пациентов. В глубине коридора, через четыре двери отнас, стоит стол, за которым дремлет мужчина в белом, хотя и не первой свежестихалате. Напротив него — двери в мужскую и женскую ванные комнаты. В «Макстоне»раковины установлены только в самых дорогих палатах, расположенных в«Златоцветике», крыле по другую сторону холла. На плитках пола — высохшиегрязные разводы: здесь мужчина в мешковатом комбинезоне успел пошуроватьшваброй. Серые не только стены, но, похоже, и воздух. Если мы приглядимся, тоувидим и паутину, и пятна грязи, и протечки. Пахнет дезинфицирующим средством,аммиаком, мочой и чем-то похуже. Как любит говорить одна пожилая дама,занимающая палату в «Колокольчике», если живешь среди старых и слабоумныхлюдей, запах какашек всегда будет с тобой.

Условия жизни в палатах разнятся в соответствии сматериальными возможностями пациентов. Поскольку практически все спят, заглянемв некоторые. Вот M10, палата на одного, через две двери от ночного медбрата, вней живет Элис Уитерс (сейчас она тихонько похрапывает, ей снится, как ФредАстер[13] кружит ее в вальсе по белому мраморному полу). Палата так заставлена мебелью,которую она привезла с собой: кровать, стулья, столики, сундуки, что ейприходится добираться до двери зигзагом. Элис сохранила не только мебель, но иум, поэтому прибирается сама и в палате царит идеальная чистота. Рядом, в M12,два старых фермера, Торвальдсон и Джесперсон, которые не разговаривают друг сдругом уже много лет, спят, разделенные тонкой занавеской, в окружении семейныхфотографий и рисунков внуков.

Палата, находящаяся дальше по коридору, M18, являет собойполную противоположность чистенькой, тесной от мебели! О, точно так же, как ипроживающий в ней Чарльз Бернсайд совершенно не похож на Элис Уитерс. В М18 нетстоликов, сундуков, стульев, золоченых зеркал, ламп, вязаных ковриков ибархатных штор: пустоту скрашивают лишь металлическая кровать, пластиковый стулда комод. На комоде отсутствуют фотографии детей и внуков, стены не украшаютдетские рисунки. Мистер Бернсайд чистоту особо не жалует, поэтому слой пылипокрывает пол, подоконник, комод. В убранстве М18 личность постояльца никак несказывается. Более всего палата напоминает тюремную камеру. В воздухе стоитядреный запах экскрементов.

И все-таки мы посетили «Центр» не ради забавности ШустрикаМакстона, который мог бы развлечь, и не ради очарования Элис Уитерс. Насинтересует другой человек — Чарльз Бернсайд, Берни.

Прошлое Шустрика мы уже знаем. Элис переехала в «Макстон» избольшого дома на Гейл-стрит, старой части Гейл-стрит, где она пережила двухмужей, вырастила пятерых сыновей, научила играть на пианино четыре поколениядетей Френч-Лэндинг. Никто из них не стал профессиональным музыкантом, но всепомнят ее и любят. В приют Элис прибыла, как и большинство постояльцев, наавтомобиле, который вел один из ее сыновей. Она испытывала при этом смешанныечувства. С одной стороны, ей не хотелось жить среди чужих, с другой — онасмирилась с неизбежным. В силу своего преклонного возраста она больше не моглажить одна в большом доме. Два ее взрослых сына предлагали ей перебраться к ним,но она и слышать не хотела о том, чтобы добавить им хлопот. Жизнь Элис Уитерспрошла во Френч-Лэндинге, и она не испытывала ни малейшего желания переезжать вдругой город. Собственно, она всегда чувствовала, что закончит свой жизненныйпуть в «Макстоне», приюте не самом роскошном, но и не из худших. И когдаМартин, ее сын, привез мать познакомиться с местом, где ей предстояло провестиостаток жизни, она обнаружила, что знакома как минимум с половиной постояльцев.