***

Вам приходилось видеть разъяренного старика в потрепаннойодежде, который катит по улицам города пустую тележку из супермаркета и ругаетна чем свет стоит цены на мясо? Иногда на нем бейсболка, иногда глаза закрываютсолнцезащитные очки с одним треснувшим стеклом.

Вам приходилось в испуге стоять в дверях своего дома инаблюдать, как мужчина с солдатской выправкой и зигзагообразным шрамом на щекеразгоняет пьяную толпу, чтобы обнаружить, что посреди на земле лежит юноша сразбитой головой и вывернутыми карманами? Вы видели злость и жалость на лицеэтого человека?

То признаки соскальзывания.

Еще один лежит под нами на окраине Френч-Лэндинга, и,несмотря на весь ужас, который он вызывает, у нас нет выбора, кроме каклицезреть его. Нашим свидетельствованием мы окажем ему честь, насколько это длянас возможно; представ пред нашими глазами, предложив себя нашим молчаливымвзглядам, признак этот отблагодарит нас сторицей.

Мы снова поднимаемся на высоту парения орла, и под нами,словно топографическая карта, распростерся округ Френч. Утренние солнечныелучи, уже куда более яркие, освещают зеленые прямоугольники полей, отражаютсяот громоотводов на крышах амбаров. Озерцами света сверкают редкие легковыеавтомобили, катящие мимо полей в город. Коровы тыкаются мордами в воротазагонов, торопя хозяев вывести их на встречу с доильной установкой.

Достаточно удалившись от черного дома, который явил нампрекрасный пример соскальзывания, мы плывем на восток, пересекаем прямую какстрела Одиннадцатую улицу и попадаем в переходную зону разбросанных домов ичастных фирм, миновав которую шоссе № 35 вырывается в чистое поле. «С семи доодиннадцати» проплывает мимо, Дом ветеранов зарубежных волн, гдегосударственный флаг поднимется на флагштоке еще через сорок пять минут. Водном из жилых домов, чуть отстоящем от дороги, женщина, которую зовут ВандаКиндерлинг, жена Торнберга Киндерлинга, злобного и неумного, отбывающегопожизненное заключение в калифорнийской тюрьме, просыпается, смотрит, скольководки осталось в бутылке на столике у кровати, и решает, что завтрак можноотложить еще на час.

Чуть дальше сверкающие тракторы, выстроившиеся стройнымирядами, как солдаты почетного караула, словно отдают честь огромномуадминистративному куполу из стали и стекла. Это владения Теда Гольца, «Центрпродажи сельскохозяйственной техники», обслуживающий весь округ Френч, кудавскоре явится на работу Фред Маршалл, добропорядочный встревоженный муж и отец.С ним нам предстоит познакомиться в самом скором времени.

За радующим глаз стеклянным куполом и асфальтовым моремстоянки «Гольца» на полмили тянется каменистое поле, которое давно уже не зналоплуга, и растут на нем только сорняки. По полю проходит отходящая от шоссезаросшая травой дорога, упирающаяся вроде бы в груду бревен, наваленных междусараем и древней бензоколонкой. Туда нам и надо. Мы скользим над землей. Грудабревен при ближайшем рассмотрении превращается в наклонившееся, обветшалоездание, которое грозит обрушиться при первом порыве ветра. Старый жестяной рекламныйщит «Кока-колы» привалился к стене, изрешеченный пулями. На земле — пустыепивные банки и окурки сигарет с фильтром. Изнутри доносится мерное громкоегудение многочисленных мух. Нам хочется подняться в чистый воздух иретироваться. Дурных впечатлений нам хватило и около черного дома. Там — гнилоеместо, но это… еще хуже.

Еще один признак соскальзывания состоит вот в чем: этоощущение, что общая ситуация или стала, или в самом ближайшем времени станетхуже.

В полуразрушенном, напоминающем вагон здании, которое мывидим перед собой, раньше находилось плохо управляемое и отличающееся крайнейантисанитарией предприятие общественного питания. Называлось оно «Закусим уЭда». Там, за всегда грязным прилавком высился огромный, весом 350 фунтов, ЭдГилбертсон, предлагавший немногочисленной клиентуре, в основном местнымподросткам, приезжающим на велосипедах, жирные, пережаренные гамбургеры,сандвичи с майонезом, копченой колбасой и отпечатками своих больших пальцев и стаканчикимороженого. Давно уже ушедший в мир иной, Эд приходился одним из многочисленныхдядьев Дейлу Гилбертсону, нынешнему шефу полиции Френч-Лэндинга, и был одной издостопримечательностей города. Его поварской фартук цветом не сильно отличалсяот сажи, состояние рук и ногтей повергло бы в шок любого заезжего санитарногоинспектора, кастрюли и сковороды, вылизывая, чистили исключительно кошки. Подприлавком стояли бачки с мороженым, тающим от жара гриля. Над головой виселиклейкие ленты, практически полностью залепленные тысячами мушиных трупиков.Пусть с неохотой, но приходится признавать, что долгие десятилетия в этой точкеобщепита микробы вольготно жили и множились на полу, прилавке, гриле,колонизировали самого Эда, лопаточку, которой он переворачивал жарящиесягамбургеры, вилку, которой цеплял их, ложку, которой набирал мороженое,отвратительную еду, которую готовил, и, наконец, попадали во рты и желудкидетей, которые все это съедали, а случалось, и мамаш.

Хоть это покажется странным и необъяснимым, но ни одинчеловек не умер, закусив у Эда. После того как хозяин заведения скончался отсердечного приступа, залезши на стул, чтобы, наконец повесить над прилавкомдесяток новых липких лент, ловушек для мух, ни у кого не хватило духу снестиэтот рассадник антисанитарии. Последние двадцать пять лет гниющая лачугаслужила прибежищем романтичных парочек и использовалась стайками подростков,решивших впервые в истории, пусть не человечества, а страны, как, во всякомслучае, им казалось, познакомиться с дарами Бахуса.

Жужжание мух, доносящееся изнутри, подсказывает нам, что наэтот раз в лачуге мы не найдем ни парочку истомленных молодых любовников, ниотключившихся от выпитого подростков.

Жужжание мух, конечно же, неслышное с шоссе, указывает, чтонам предстоит увидеть более неприятное, едва ли не запредельное, зрелище. Мыдаже можем сказать, что зрелище, более свойственное другому, отличному отнашего миру, а потому заведение Эда в каком-то смысле может считаться порталом.

Мы входим. Солнечный свет проникает сквозь многочисленныещели в восточной стене и прохудившейся крыше, желтые полоски лежат на грязномполу, подсвечивая какие-то перья, пыль, песок, многочисленные следы животных илюдей.

Старые, протертые до дыр, изъеденные молью армейские одеяла кучейсвалены у стены слева от нас, пустые банки из-под пива и окурки сигарет сфильтром валяются вокруг керосиновой лампы с треснутым фонарем. Солнечный светмягко гладит цепочку следов, которые ведут к тому, что осталось от прилавкаЭда, и за него, туда, где раньше стояли раковина, плита, полки. Там следыисчезают. По взбитой пыли на полу можно судить, что за прилавком шла нешуточнаяборьба, а у дальней стены мы видим совсем не истертое армейское одеяло, как намбы того хотелось. Что-то лежит у стены, частично на грязном полу, частично влуже темной, липкой жидкости. Ошалевшие от радости мухи вьются над ней, садятсяна нее. Чуть дальше, в углу, дворняга с рыжевато-коричневой шерстью яростнорвет зубами мясо и кость, выступающие из белого предмета, который пес держитпередними лапами. Белый предмет — кроссовка. Точнее, кроссовка модели «Ньюбаланс». Еще точнее, детская кроссовка модели «Нью баланс», пятого размера.