– Послушайте, а как же… – заторопился Столоначальник.

– Обращайся, как положено, дерьмо зеленое!

– Фрау шарфюрер, как насчет отоварки…

Тетка Эльза прямо-таки расцвела, расплылась в самой что нина есть наиприятнейшей улыбке:

– Отоварочка понадобилась… Кушать захотел, пузатенький тымой… Ганс, объясни этой морде по-человечески…

Ганс охотно придвинулся поближе и, цинично ухмыляясь,отчеканил:

– По распоряжению герра коменданта, в связи с имевшим местозлостным нарушением дисциплины в виде попытки к бегству, отоварка на сегоднядля всего лагеря отменяется… – подумал и добавил явно от себя: – Прокуроружалуйтесь, если что не так. Прокурор у вас в каком бараке?

– Нету у них прокурора, – злорадно уточнила теткаЭльза. – Всякой сволочи хватает, а вот прокурора нетути… Чегопригорюнились, соколики? Марш в барак!

– Эх, тетушка… – громко вздохнул Эмиль. – Вот смотрю яна тебя и все пытаюсь сообразить: есть же дурак на свете, который тебя стебет.Коли ты фрау. Посмотреть бы на этого придурка, потом и помирать не жалко…

Тетка Эльза, замахиваясь половником, с которого полетелимутные брызги, надвинулась на него, как ожившая стенобитная машина, разинуларот и пошла сыпать так, что оба эсэсовца, даже не пытаясь вмешаться, лишьзавистливо похохатывали. Эмиль, с наполеоновским видом скрестив руки на груди,слушал ее совершенно спокойно, отчего фрау шарфюрер разъярилась еще больше.

Зрелище было прямо-таки эпическое, но Вадим туда не смотрел– отвернулся, привлеченный шумом мотора. Возле барака охраны остановился«уазик», самый обыкновенный на вид, поскольку служил для связи с Большойземлей. Правда, водитель уже был в соответствующей форме – переоделся где-то подороге ради сохранения гармонии. В черной форме красовалась и легко спрыгнувшаяна землю фрейлейн Ирма (в миру – Катя), носившая чин штурмфюрера. Поправилааккуратную пилотку с «мертвой головой», огляделась и почти сразу же встретиласьглазами с Вадимом – такое у него нынче было везение. Он, не теряя драгоценноговремени, взял себя за мочку левого уха – абсолютно невинный жест для любогопостороннего наблюдателя.

Фрейлейн штурмфюрер с отсутствующим видом достала из карманакителька белый платок и встряхнула, разворачивая. Дальнейшие манипуляции сплатком уже не имели никакого смысла, поскольку не содержали в себе условныхзнаков, и Вадим быстренько отвел глаза, охваченный приятным предвкушением. Всебыло на мази.

– Кому говорю? – подтолкнул его дубинкой в поясницуВилли. – Встать в строй!

Опомнившись, он торопливо занял свое место. Тем временем напронзительный свисток Ганса уже спешил хмырь из внешней охраны, которого никтоне знал по имени. Вилли кивнул ему на Эмиля:

– В карцер обормота. До завтра. Занесите в книгу – зазлостные пререкания с охраной.

– Цу бефель, герр блоковой! – рявкнул безымянный хмырь(тоже, должно быть, подчитал нужную литературку перед поступлением на службу),вытащил из кобуры пистолет и подтолкнул Эмиля в спину. Тот, заложив руки заспину и браво насвистывая, направился к карцеру насквозь знакомой дорогой – занеделю он там побывал уже трижды, а теперь вот угодил в четвертый. Прямо-такинарывался, такое впечатление. Порой Вадим готов был всерьез заподозрить старогоприятеля в мазохизме – не будет нормальный человек нарываться буквально черездень. Правда, здешний карцер, по разговорам, ничего жуткого из себя и непредставлял – всего-навсего был лишен каких бы то ни было лавок, нар илипостели, так что располагаться приходилось на полу. «Может, тут какой-нибудьособый заказ? – лениво подумал Вадим, шагая со сцепленными за спинойруками следом за Борманом. – Интересно, что это за скелет в шкафу, сто летего знаю, и ничем он таким особенным не грешил. Ну, мало ли…»

Оборотной стороной медали – в данном случае приятнойвозможности первыми схавать скудный ужин – было то, что теперь их бригадепришлось долго торчать на плацу, ожидая, пока поедят и придут последние.Площадка с пышным, полностью соответствующим исторической реалии названием«аппельплац» когда-то служила местом для вечерних пионерских линеек – Вадим ещезастал пионерские времена, а потому уверенно угадал в первый же день: на этойтрибунке некогда красовалось лагерное начальство, а торчащая из земли ржаваяжелезная трубка в те же напрочь и безвозвратно ушедшие годы служила опорой дляфлагштока. Ну да, линейки, каждое утро флаг поднимали, каждый вечер спускали,красные галстуки, пионерский салют, и еще не было плейеров, но в старшихотрядах девочек уже потаскивали вовсю, а касательно одной и вовсе ходиливолнующие юную плоть слухи, что она д а л а. Правда,счастливчика так никто и не знал, хотя многие клялись, что сами от негослышали. Господи, были же беззаботные времена, детство человечества…

В общем, он так и не увидел особой разницы меж старымвременем и нынешним. Некогда старшие пионервожатые поучали и руководили идейно– а теперь взобравшийся на старательно отремонтированную трибунку герркомендант, потрясая стеком, поминал сегодняшние инциденты и грозил, что наведетжелезный порядок. Слушать его было столь же тягомотно и уныло, как вожатых впрежние времена – ничего он не мог сделать, лысый хрен, как ни стращал, не зато получал хорошие бабки…

Все паскудное когда-нибудь кончается, кончился и аппель –шаблонной перекличкой с неизменным рявканьем: «Их бин, герр комендант!» послезычно выкрикнутого Вилли очередного номера. Распустили по баракам. Теперь доутра ни одна сволочь не побеспокоит.

Синий, не собиравшийся отказываться от гениального замысланасчет Марго, все же провел короткую репетицию и погнал Красавчика к воротамзаявить часовому, что барак поголовно мается животами и просит прислать врача.Красавчик вернулся очень быстро и поведал, что его послали на все буквы,заявив, что кацетники, во-первых, наказаны скопом за попытку побега, аво-вторых, пусть выдумают что-нибудь поумнее, поскольку их кормили все-таки неотравой, так что нечего выпендриваться. Судя по неподдельному унынию насмазливой роже Красавчика, он все же не был голубым и всерьез рассчитывал, чтоМаргарита попадет в плен и будет употреблена.

Выматерившись от души, Синий пошел в чулан готовить чаек насвоей «атомной» самоделке, заставлявшей вскипать воду чуть ли не в пять секунд.Остальные живенько установили очередь на тот же кипятильник – Синий нежмотничал, поставив условием лишь, чтобы вовремя очищали железки от накипи.Пожалуй, каждый сюда что-то протащил контрабандой – от электронной игрушки(Браток) до пачки баксов (Вадим) и сотового телефона (Столоначальник).

Вадиму сегодня определенно везло – его очередь выпала сразуза Синим, и он в темпе сварганил чаек в ободранной эмалированной кружке,казенном имуществе с соответствующим штемпелем на боку, выполненным какой-тостойкой краской.

И вытянулся на нарах, попыхивая дравшей горло «Примой»,дожидаясь, когда чай немного остынет. За зарешеченными окнами темнело. Борманвключил единственную лампочку, сиротливо болтавшуюся на коротком шнуре, легпрямо под нее и принялся штудировать затрепанный детектив, протащенный сюдаопять-таки контрабандой. Должно быть, про Южную Америку – на обложке значилосьчто-то насчет пираний, да вдобавок красовалась какая-то импортная рожа симпортным автоматом наперевес. Остальные занимались кто чем – Столоначальникушел в чулан поболтать по телефону с супругой, свято полагавшей, что оннаходится в командировке далеко отсюда. Зона уверенного приема здесь почти чтои кончалась, так что в трубку приходилось орать, да и самому напрягать слух –правда, в случае Столоначальника это как раз и работало на его версию омедвежьем угле, откуда чертовски трудно дозвониться. Браток возился со своейпопискивающей игрушкой, Визирь давно похрапывал, Василюк в той же позе СтепанаРазина пускал дым, Доцент с Синим дулись в карманные шахматы (контрабандаДоцента).