Шурасик виновато почесал щеку. Он был всмятении. «Туалетная вода дрянь!» – подумал он.

– Склепова, а Склепова! Зачем ты вообщеустроила это свидание? Ты же знаешь, я зануда, – спросил он жалобно.

Гробыня зевнула.

– Да вы все, мужики, зануды, куда никинь… Думаешь, Гломов не зануда? Зациклился на спорте: бокс, жим, становаятяга. «А он меня… А я его!..» Прям тошнит!.. Зато мириться с Гунечкой просто.Обидишь маленького, а потом бицепс ему пальцем потрогаешь, скажешь «ого-го», онвмиг растает, как Снегурочка на отдыхе в Турции… А Жикин? Самый большой зануда.Ему пока семь раз не скажешь, что он классно выглядит, не успокоится. Аскажешь, Жорик мигом утешится, захихикает и, высоко подкидывая коленки, учешетна следующее свидание. Ты, Шурасик, еще терпимый вариант. Можно хотя бы неприслушиваться, что ты говоришь.

– Почему?

– Ну как почему? Ты треплешься всегда врежиме монолога и ответных реплик не требуешь.

– Спасибо. Буду знать, – сухопоблагодарил Шурасик. – А теперь или говори, что тебе надо, или я уйду.

Склепова зевнула и потрогала пальцем нижнююбронзовую чашу фонтана, с которой как раз сорвалась тяжелая капля. Отражениелуны в плоском бассейне дрогнуло.

– Ну и чего ты такой кислый? Просто междунами? Я девочка рассеянная. Я и своих секретов не помню, что уж о твоихговорить, – сказала она мягким и мирным голосом.

Шурасик быстро взглянул на нее. Ему давно надобыло выговориться. Со Склеповой же он почему-то не смущался. Они были разные,как рыба и птица. А рыба и птица относятся к секретам друг друга вполнеблагожелательно. Хотя бы потому, что их не запоминают.

– Поднимаюсь я вчера в хозкомнату… –начал Шурасик. – Нужен был самостиральный таз, чтобы самому с носками невозиться… Захожу, а навстречу мне, из комнаты, незнакомый человек. Лицо все вбуграх, на побитую дворнягу похож. Я отодвинулся, пропускаю его, и он, смотрю,отодвинулся. Я ни с места – и он ни с места. Я ж вижу… такой два часа стоятьбудет, но первый не пройдет. Я ему ручкой, и он мне ручкой… «Ах ты, думаю,кисляй!» Шагаю к дверям, и он мне в ту же секунду навстречу… Веришь?

– Я знаю эту комнату. Там зеркалодурацкое… Ну отодвинул бы! – посоветовала Склепова.

Шурасик подался вперед.

– Ты знаешь про зеркало? Но неужели я иправда… на собаку побитую? А, ну и черт с ним!..

Склепова покровительственно похлопала его поплечу.

– Да ладно тебе, Шурасик! Бывают моменты,когда сталкиваешься с собой как с посторонним, с незнакомым. Эти-то минутысамые честные и есть… Думаешь, я сама себе сильно нравлюсь? Да ничегоподобного! Один глаз у меня больше другого, лицо асимметричное. Ты разве незамечал никогда? Волосы не блеск. Нижние зубы кривовато растут, наползают другна дружку… Надо было пластинку носить, но мы же девочки гордые!

– Ты серьезно? – почти с мистическимиспугом спросил Шурасик.

– Думаешь, я стреляюсь из-за этой ерунды?Ничуть, я ношу свою внешность так, что все считают меня красавицей. Так-то вот…А Грызианка Припятская, думаешь, красавица? Выставь ее на конкурс красоты собезьянами – выше третьего места ей сроду не дадут! И что же? У Грызианки естьшарм, а шарм больше красоты!.. Очнись, Шурасик!

Гробыня брызнула в Шурасика застоявшейся водойиз фонтана. Он коснулся языком капель. Ощутил вкус тины и ряски. Гробыняпродолжала:

– Или Гроттерша, между нами будетсказано. Что она, красавица? Ну волосы у нее хорошие, не спорю. Зубы ничего, ноне блеск. Ноги тоже, положим, не отваливаются, хотя, на мой вкус, джинсы моглибыть и попрямее. Вот и все ее плюсы. Теперь минусы. Одевается как бомжиха. Нос– чистый интернационал. Ногти на пальцах грызет. Но при всем при том Пупперазавалила, как мамонта. Не хило, да? А все почему? Потому что Таньке плевать,что о ней думают другие. Она абсолютно естественна. Вот и все дела…

Склепова вздохнула, посмотрела на сизые ночныетучи и деловито сказала:

– Ладно, Шурасик, ближе к телу.Дальнейшая философия только после опускания монетки в гадательный аппарат…

Шурасик рассеянно взглянул на нее. Он все ещеосмыслял слова Гробыни, пытаясь препарировать все сейчас услышанное с точкизрения логики. Он ощутил вдруг, что Склепова намного мудрее его в человеческихотношениях и глаз у нее куда как зорче. «Моя стихия книги. Мертвыеопосредованные знания. В бытовых вещах я разве что на ступеньку опережаюбанального дауна», – с грустью подумал Шурасик.

– А? – переспросил он, заметив, чтоСклепова выжидательно уставилась на него.

– …и Б сидели на трубе! Говорю, все, чтоя несла, – это так, речевые упражнения. Типа сам себе логопед. А теперьслухай сюды, теть Шура, и не урони слуховой аппарат! Сегодня я узнала кое-чтостранное, вконец запуталась и решила получить халявную консультацию умняшки.

– Мою? – уточнил Шурасик.

– Ясный перец! Других умняшек в нашейкондовой психушке не наблюдается… Сегодня у меня сорвалось днем свидание, и язаскочила в читалку полистать «Сплетни и бредни». Обожаю истории чужого успеха.Была дура-дурой, сопли на кулак мотала, глазки в кучку, языком пол подметала, апотом – хлоп! – и в дамках!.. Может, думаю, и мне за Шейха Спирю замужвыскочить? Личный ковер-самолет, нефть и чемоданы бриллиантов. Вот толькотошнот Спиря страшный, и зубы у него, как у лошади… В общем, листала яжурнальчики, мне надоело, и я решила побродить между стеллажами. Зашла вначалев свободный доступ, а потом отправилась к запретным полкам…

– Неужели Абдулла разрешил? –ревниво спросил Шурасик. Он был убежден, что право бродить, где вздумается,кроме преподавателей, имеет только он один.

– Разрешил? – подняла бровиГробыня. – Проснись и пой, лапа! По пятницам у Абдуллы литературнаятусовка. Он дюжинами вызывает умерших поэтов, чтобы было кому завыватьрифмованные проклятия. Поэты отплевываются, но на тусняк заявляются с завиднымпостоянством.

– Думаешь, я не знаю про тусовки! Однаждыя даже зачитывал там свою курсовую. Им всем ужасно понравилось. Абдулла сказал,что даже понял некоторые слова, – с гордостью проговорил Шурасик.