– Ну? – сказал я.

– Что «ну»? – удивился один из профи.

– Рассказывай, – велел я. – Кто ты, что ты… И этот,который любит балет. И что вам вообще было заказано, и почему так делаете?

Профи довольно и раскатисто расхохотался. Зубы блестеликрупные, белые, сверкающие, по таким хоть кувалдой, даже щербинки не будет. Онпоправил рукой галстук, в другой пистолет, черное дуло смотрело мне прямо влоб.

– Меня зовут Ван, – представился он. – Не Иван, а ВанТузель. Я кейджианец, а вот это – Ахмед Зминем, он хаурянин. Мы изгалактической Лиги Черного Коллапса.

Я кивнул, мог бы даже добавить, что оба не женаты и несобираются жениться, у таких всегда хватает веселых и роскошных подружек, тожезлодеек, конечно, оба работают на русскую мафию, куда ж без нее, а еще обачитают Экклезиаста в оригинале.

– И че вам надо? – спросил я.

Ван Тузель принялся рассказывать… Рассказывал он долго,обстоятельно, с деталями и уводящими в сторону подробностями, все это пролеталомимо моих ушей, я сжимался в комок. Внутри холодело и превращалось в лед, апотом и вовсе трескалось, все напрасно, у меня нет ни малейшей надежды, нукакой дурень явится в эту часть леса, хоть случайно, хоть с целью спасения моейсветлости и моего величества, это было бы слишком, как бы долго Ван Тузель нирассказывал, все равно помощи не будет, надо как-то самому, хоть за гадюкухвататься, не тонуть же…

Я собрался с силами, мы ж земляне, что значит – народхитрый, мелкий и злобный на трюки, прервал с самой простодушной харей лица:

– Но вас, как я понял, никто не ждет?

Ван Тузель удивился:

– Ты чего так решил?

– Да кто за вас пойдет с такими рожами?

Ван Тузель обиделся, кивнул Ахмеду:

– Покажи ему фотографию своей любимой, а то не поверит.

Ахмед побледнел, затряс головой:

– Нет.

– Да покажи!

– Не стану, – ответил Ахмед твердо. – Я не такой дурак.

Тузель засмеялся:

– Ты что, в приметы веришь?

– В приметы не верю, – огрызнулся Ахмед, – но ещеникто, показавший фотографию своей любимой, не вернулся с задания. Такие вообщене доживают до конца задания! Никто и никогда!

– А Кугель дель Рей? – спросил Тузель коварно.

– Кугель был командиром отряда и единственнымисполнителем, – отрезал Ахмед. – Он мог себе это позволить, хотя и он страшнорисковал!.. Но я этого делать не стану.

Тузель засмеялся громче:

– Ахмед, вот уж не думал, что ты такой трус! А кто, какне ты, командир отряда? Кто, как не ты, главный? Единственный исполнитель? Ктому же ты – бессмертный и неуязвимый!

Ахмед посмотрел на него исподлобья, заколебался. Тузельсмотрел с насмешкой. Смуглое лицо Ахмеда потемнело от прилива крови, а может,покраснел от стыда.

– Хорошо, – ответил он неожиданно, – но покажешь и ты!

Тузель поколебался самое короткое мгновение, в глазахпромелькнуло нечто непонятное, но выпрямился и сказал мужественным голосом:

– Да.

– На счет раз… два… три!

Оба рывком расстегнули комбинезоны, дрожащие пальцы дернулимолнии на левой стороне груди. Одновременно блеснули глянцевые поверхностифотографий. Оба показывали друг другу, потом повернули лицевыми сторонами в моюсторону.

– Вот, – проговорил Тузель с вызовом. – Моя невеста. Яне боюсь ее показать…

Ахмед прервал:

– А вот моя! Я тоже не боюсь…

– И даже скажешь, – вставил Тузель, – какие у тебя снею планы на будущее?

Ахмед смертельно побледнел, в глазах страх загнанного втупик зверя, губы задрожали, однако он выговорил с трудом:

– Мы с нею поженимся… сразу же… как я вернусь с этого задания…

На его лице проступила обреченность. В торжественной тишинезаиграл невидимый симфонический оркестр, медленно и печально, даже скорбно, нос понятным наслаждением, я замер, превратившись в слух, где-то выводит мелодиюнезримый трубач, печально плачут скрипки, высоко-высоко в синем небе красивоисполняют лебеди, последний троллейбус, последний троллейбус…

Раздался выстрел. Ахмед дернулся, прогнулся спиной, словноза шиворот сунули ледышку, взмахнул обеими руками, пытаясь взлететь, но оружияне выпустил. Горящие ненавистью глаза отыскали меня, я видел, как онповорачивает пистолет в мою сторону, но я стою, как дурак, как русский вфильмах и баймах юсовского производства.

Тузель мгновенно развернулся и трижды выстрелил напарнику вгрудь. Ахмед захрипел, задергался, лицо исказило в жуткой отвратительнойгримасе. Он все еще пытался поймать меня на мушку, однако прогремели еще двавыстрела. Ахмед захрипел в ярости, руку с пистолетом подбросило, он выстрелил…Тузель захрипел и, выронив пистолет, схватился за грудь. Между пальцами хлещуттугие красные струи, я понял, что все-таки парентлоком и не пахнет, это хорошо,крови пусть много, оглянулся, выискивая, куда отступить.

Оба рухнули одновременно, но Тузель с чистым просветленнымлицом, а его напарник – с жутким оскалом, с перекошенной в нечеловеческой злоберожей, отвратительной, мерзкой и ужасной. Из широких дыр в его груди наконец-тобрызнули тугие красные струи.

Тузель прохрипел:

– Я… на вашей стороне… Ваше Величество… Скажите УргануМолибскому, я отдаю долг…

Я подобрал их пистолеты, один сунул за пояс, другой держал вруке. Тузель смотрел на меня с напряжением, я сказал сочувствующе:

– Все передам.

– Да здравствует…

Голос прервался, изо рта хлынула кровь. Он дернулся изастыл.

– Да, – ответил я негромко, – да здравствует. И пустьславится. И все такое…

Послышался треск кустов, словно несся наскипидаренныймамонт. Я выхватил и второй пистолет, листва распахнулась, на поляну выскочилаюная женщина в облегающем фигуру комбинезоне. В руках автомат, по ветрустелются длинные красные волосы, она задыхалась от стремительного бега, щекираскраснелись, как вторая алая заря.

– А, граф! – вскрикнула она. – Вы все олрайт?

– Да, – ответил я, – все правой. А вы зерг или норг?

Она в удивлении разинула хорошенький ротик.

– Что у вас за фантазии?.. Конечно же, я – торкесса!Разве по мне не видно?

Я кивнул, что да, видно, еще как видно, язык сперва прилип кгортани, а потом и вовсе встал колом. Изумительную фигуру торкессы облегаеткомбинезон словно из настолько тонкой эластичной ткани, что его как бы и нетвовсе. Воротник красиво поднят, оттеняя прекрасную лебединую шею, а спередирасстегнут до пояса, где поблескивает драгоценными камешками узкий ремень скобурой бластера. Под комбинезоном никакого белья, я задохнулся от нежнейшейснежной белизны ее кожи.