Ему нравилось слушать истории о здешнихместах, о том, кто населял Вискос много лет назад (считалось, что некогда городбыл гораздо крупнее, чем сегодня, что и подтверждали развалины несколькихзданий на оконечностях трех городских улиц), о местных обычаях, поверьях исуевериях, столь присущих людям, которые сами возделывают землю, о всякого родановых веяниях в земледелии и скотоводстве.

Когда же приходил его черед рассказывать осебе, начинались противоречия — то он говорил, что был когда-то моряком, тоупоминал об огромных оружейных заводах, которыми руководил до тех пор, пока всене бросил и не затворился в монастыре в поисках Бога.

Выйдя из бара, местные спорили — правда всеэто или вранье. Мэр считал, что ничего нет необычного в том, что человек бывалв жизни и тем, и другим, и третьим, хотя жители Вискоса от младых ногтей знали,какая судьба уготована каждому из них; священник же придерживался иного мнения:он думал, что чужеземец, некогда сбившись с пути и растерявшись, приехал вздешние края, чтобы вновь обрести себя.

Все были убеждены только в одном — чужеземецпробудет в их городке не больше недели; хозяйка гостиницы рассказала, будто еепостоялец позвонил в столичный аэропорт подтвердить дату своего отлета, и вотчто любопытно — летел он в Африку, а вовсе не в Южную Америку. Сразу же послеэтого телефонного разговора он достал из кармана пачку кредиток и заплатилвперед и за номер, и за еду, хоть хозяйка и уверяла, что доверяет ему. Однакоон настоял на своем, и тогда она предложила ему, как всем прочим постояльцам, расплатитьсякредитной карточкой — в этом случае у него остались бы наличные на всякийнепредвиденный случай: мало ли как обернется дело. «Может, в Африке непринимают кредитные карточки», — хотела добавить она, но сочла, что было бынеделикатно, во-первых, показывать, что слышала телефонный разговор своегопостояльца, а во-вторых, намекать, что одни части света более развиты, нежелидругие. Чужеземец поблагодарил ее за участие, но учтиво отказался.

Три вечера подряд он ставил угощение — опятьже за наличные — всем, кто оказывался в баре. Такого никогда еще не случалось вВискосе, а потому посетители, тотчас позабыв обо всех нестыковках ипротиворечиях в рассказах чужеземца, сочли его человеком щедрым и дружелюбным,лишенным предрассудков и склонным относиться к ним, обитателям провинциальногозахолустья, как если бы они были жителями больших городов.

И заспорили теперь уже о другом: перед самымзакрытием бара одни припозднившиеся посетители заявляли, что мэр попал в самуюточку и чужеземец на самом деле много чего повидал на своем веку, а потомупонимает ценность истинной дружбы; прочие же склонялись к мнению, высказанномусвященником, по должности призванным разбираться в чужом душевном устройстве, исоглашались, что чужеземец — человек одинокий, ищущий новых друзей или новыйвзгляд на мир. Так или иначе, гость всем пришелся по вкусу, и жители Вискоса ниминуты не сомневались, что, когда в следующий понедельник он уедет, им будетего очень не хватать.

Помимо всего прочего, было отмечено, что он —человек скромнейший, а сделан был этот вывод на основании такой вотнемаловажной подробности: все прочие приезжие мужчины — особенно если приезжалиони в одиночку — непременно старались завязать беседу с Шанталь Прим, девушкой,работавшей в баре, то ли в надежде закрутить с нею мимолетный романчик, то лиеще почему. Этот же путешественник обращался к Шанталь лишь для того, чтобысделать заказ, и не бросал на нее многозначительно-масленые взгляды.

После встречи у реки Шанталь три ночипрактически глаз не смыкала. Ветер, то усиливавшийся, то стихавший, сотрясалжелезные ставни, и под его ударами они лязгали так, что сердце замирало. Еслиже ей удавалось ненадолго забыться сном, то просыпалась она вся в испарине,хотя из экономии всегда отключала на ночь отопление.

В первую ночь она обнаружила себя перед лицомДобра. В промежутке между двумя кошмарами, которые ей потом не удавалосьвспомнить, она молилась Богу и взывала к нему о помощи. Ей и в голову ни на мигне приходило рассказать о том, что она слышала, то есть стать провозвестницейгреха и смерти.

В данный момент она сочла, что Бог — такдалеко от нее, что не услышит, и потому принялась молиться своей бабушке,которая, после того как мать Шанталь умерла в родах, вырастила ее и воспитала.Теперь и бабушки давно не было на свете. Шанталь изо всех своих сил цепляласьвот за какую мысль — Зло однажды уже побывало здесь и теперь ушло навсегда.

В личной, как говорится, жизни девушки хваталовсяческих неприятностей, но она, тем не менее, всегда помнила, что ее городокнаселяют люди честные, неукоснительно исполняющие свой долг, идущие по жизни сгордо поднятой головой и всеми в округе уважаемые. Однако так было не всегда —на протяжении двух с лишним столетий обитали в Вискосе наихудшие представителирода человеческого, а все прочие принимали это обстоятельство как нечто вполнеестественное и объясняли это проклятием кельтов, разбитых римлянами в сражении.

Так продолжалось до тех пор, пока ее народ невоспрял благодаря безмолвной отваге одного-единственного человека, которыйверил не в проклятия, а лишь в благословения. Шанталь слушала, как позвякиваютпод порывами ветра ставни, и вспоминала, как бабушка рассказывала ей этуисторию.

«Много-много лет назад жил в одной из здешнихпещер некий отшельник, который впоследствии прославился под именем св. Савиния.В те времена Вискос был приграничным местечком, населенным разбойниками,укрывавшимися от правосудия, контрабандистами, проститутками, искателямиприключений, которые подыскивали здесь себе сообщников, и наемными убийцами,отдыхавшими между двумя злодействами. Самым страшным и бессовестным из всех былараб по имени Ахав — он-то и взял власть над городком и его окрестностями,обложил непомерными податями земледельцев, которые все еще пытались житьдостойно и честно.

Однажды Савиний покинул свою пещеру, пришел кдому Ахава и попросился переночевать.

— Разве ты не знаешь, что я — убийца, что усебя на родине я отправил на тот свет многих и что твоя жизнь не стоит для меняничего? — рассмеялся Ахав.

— Знаю, — ответил Савиний. — Но я устал жить впещере. Пусти меня в дом хотя бы на одну ночь.

Ахав знал, что слава святого не уступает егособственной, и это беспокоило его, ибо славу свою не желал делить ни с кем, а стаким немощным и хилым человеком — и подавно. И потому он решил в ту же ночьубить его, чтобы показать всем, кто здесь хозяин, истинный и единственный.