Ощущение полета показалось Эрасту Петровичу отвратительным.Желудок предпринял попытку выскочить через горло, а легкие замерли, не в силахпроизвести ни вдох, ни выдох, но всё это было несущественное. Главное –считать.

На „пять“ Фандорин что было сил ударил ногами назад, ощутилобжигающее прикосновение твердой поверхности и сделал относительно несложнуюфигуру „Атакующая змея“, именуемую в европейском цирке двойным сальто.

„Наму Амида Буцу[7]“, – успел мысленнопроизнести Фандорин, прежде чем перестал что-либо видеть и слышать.

Потом ощущения пробудились, но не все: было очень холодно,нечем дышать и все равно ничего не видно. Эраст Петрович в первый мигиспугался, что из-за молитвы угодил в буддийский Ледяной ад, где всегда холоднои темно. Но в Ледяном аду вряд ли знали по-русски, а глухие голоса, доносившиесяоткуда-то из-под небес, говорили именно на этом языке.

– Шварц, где он? Как сквозь землю провалился.

– Вон он! – закричал другой голос, совсем молодойи звонкий. – В сугробе лежит! Просто отлетел далеко.

Только теперь оглушенный падением Фандорин понял, что неумер и не ослеп, а, действительно, лежит лицом вниз в глубоком сугробе. Глаза,рот и даже нос забиты снегом, отчего невозможно дышать и темнота.

– Уходим, – решили наверху. – Если не сдох,так все кости переломал.

И в поднебесье стало тихо.

Если и переломал, то не все – это статский советник понял,когда сумел подняться сначала на четвереньки, а затем и в полный рост. То линаука Крадущихся спасла, то ли Будда Амида, а вернее всего – кстатиподвернувшийся сугроб.

Шатаясь, пересек, двор, через подворотню выбрался вЗвонарный переулок – прямо в объятья городовому.

– Осподи, совсем с ума посходили! – ахнул тот,увидев облепленного снегом голого человека. – Палят почем зря, в снегутелешом купаются! Ну, господин хороший, ночевать тебе в околотке.

Эраст Петрович еще немного пошатался, держась за отворотыжесткой, заиндевевшей шинели, и стал медленно оседать.

С переездом на новую квартиру возникли сложности –полицейские шпионы прочесывали Москву таким частым гребнем, что обращаться запомощью к сочувствующим сделалось слишком опасно. Поди угадай, за кем из нихустановлена слежка.

Решили остаться на Воронцовом поле, тем более что возникло иеще одно соображение. Если ТГ так хорошо осведомлен о планах жандармов, тозачем затруднять ему сношения с группой? Кто бы ни был этот таинственныйкорреспондент и какие бы цели ни преследовал, ясно, что это союзник, и союзникпоистине бесценный.

Вечерняя операция в Петросовских банях прошла из рук вонплохо. Во-первых, потеряли Гвоздя, убитого наповал пулей полицейскоговице-директора. Этот сверхъестественно увертливый господин вновь ушел, хотяГрин лично возглавил погоню. Со статским советником Фандориным тоже получилосьнеаккуратно. Емеля, Шварц и Нобель должны были спуститься во двор и добить его.Глубокий снег мог смягчить падение. Вполне возможно, что чиновник особыхпоручений отделался пустяками вроде переломанных ног и отбитых почек.

Еще вчера вечером, когда Боевая Группа, пополнившаяся засчет проверенных в деле с эксом москвичей, готовилась к акции в Петросовскихбанях, Игла принесла химикаты от Аронзона и взрыватели. Поэтому сегодня Гринзанялся пополнением арсенала – устроил в кабинете лабораторию. Горелку дляразогревания парафина изготовил из керосиновой лампы, для перемолки пикриновойкислоты приспособил кофейную мельницу, роль реторты выполняла склянка из-подоливкового масла, а из самовара получился сносный перегонник. Снегирь готовилкорпуса и начинял шурупами.

Остальные отдыхали. Емеля все читал своего „Монте-Кристо“ илишь изредка заглядывал в кабинет, чтобы поделиться эмоциями от прочитанного.От новичков же – Марата, Бобра, Шварца и Нобеля – все равно проку не было. Ониустроились на кухне биться в карты. Играли всего лишь на щелчки по лбу, ноазартно – с шумом, гоготом и криком. Это было ничего. Ребята молодые, веселые,пусть позабавятся.

Работа по составлению гремучей смеси была кропотливая, намного часов и требовала полнейшей концентрации внимания. Одно неверноедвижение, и квартира взлетит на воздух вместе с чердаком и крышей.

В третьем часу пополудни, когда процесс был наполовинузакончен, раздался телефонный звонок.

Грин снял слуховую трубку и подождал, что скажут.

Игла.

– Приват-доцент заболел, – озабоченно проговорилаона. – Очень странно. Вернувшись от вас, я на всякий случай посмотрела наего окна в бинокль – вдруг его химическое пожертвование не осталосьнезамеченным. Смотрю – шторы задернуты. Алло, – вдруг сбилась она,обеспокоенная молчанием. – Это вы, господин Сивере?

– Да, – ответил он спокойно, вспомнив, чтосдвинутые шторы означают „провал“. – Утром? Почему не сообщили?

– Зачем? Если взят, все равно не поможешь. Только хужебы сделали.

– Тогда почему сейчас?

– Пять минут назад одна штора отодвинулась! –воскликнула Игла. – Я немедленно протелефонировала на Остоженку, спросилапрофессора Брандта, как уговорено. Аронзон сказал: „Вы ошиблись, это другойномер“. И еще раз повторил, словно просил поторопиться. Голос жалкий, дрожащий.

Условная фраза означала, что Игла должна придти одна – этоГрин запомнил. Что же такое могло случиться с Аронзоном?

– Схожу сам, – сказал он. – Проверю.

– Нет, вам нельзя. Слишком большой риск. И, главное,из-за чего? Ну что ему может грозить, а вас нужно беречь. Я отправляюсь наОстоженку, потом буду к вам.

– Хорошо.

Он вернулся в импровизированную лабораторию, нососредоточиться на деле не получалось, мешала нарастающая тревога.

Странная история: сначала сигнал провала, потом вдругсрочный вызов. Нельзя было посылать Иглу. Ошибка.

– Выйду, – сказал он Снегирю, поднимаясь. –Есть дело. Емеля за старшего. Смесь не трогать.

– Можно с тобой? – вскинулся Снегирь. – Емелячитает, эти в карты режутся, а мне что? Банки я все подготовил. Скучно.

Грин подумал и решил: пусть. Если что – хоть товарищей предупредит.

– Хочешь – идем.

Посмотреть с улицы – всё было чисто.

Сначала проехали мимо на извозчике, разглядывая окна. Ничегоподозрительного. Одна штора задвинута.