– Нет, я тебя порой упорно не понимаю...

– Штампы все, штампы, – сказал Мазур. – Отрешитьсяот них нужно, вот и все. Ну ладно, ладно! Чтобы ты не терзалась сложностями,предлагаю самый простой и убедительный вариант: когда найдем клад, я всех васбыстренько перережу, не забыв над тобой персонально, понятное дело, передсмертью надругаться, заберу денежки себе и смоюсь куда-нибудь в Майямипроматывать их на доступных красоток. А то и старую миллионершу подцеплю,прикинувшись удачливым бизнесменом. Очарую, женюсь на ней, а потом утоплю вванне и буду наслаждаться жизнью, не вспоминая про вас, убиенных... Так тебебольше нравится?

– Джонни, оставь...

– Тогда – десять процентов? – спросил Мазур. – Иужин при свечах в хорошем ресторане где-нибудь в Чаконе и пара медленныхтанцев... И все на этом. А?

– Ты или чертовски хороший парень, или...

– Или. Как ты думаешь, кто по ночам в маске упыря режетзапоздавших путников на большой дороге? А президента Кеннеди кто убрал?То-то...

В глазах у нее было все больше надежды и все меньшенедоверия. Мазур с присущей ему скромностью подумал: «Что ни говори, а моезлодейское обаяние себя оказывает. Надо полагать, именно благодаря ему иныероковые красотки запаздывалименя убить, посчитав не особенно опасной дичью...Что же у тебяза душой, красотка с прекрасным и трагическим взором? Должночто-то быть, обязано...»

– Послушай, – сказал он решительно. – Тебе некажется, что пора мне кое-что рассказать? Боже упаси, я не пытаюсь выспросить утебя место...

– А я и сама не знаю места, – усмехнулась она,помаленьку обретая душевное равновесие. – Так что пытать менябессмысленно, а глотку перерезать рано...

– Жаль, а я уж было настроился... – сказалМазур. – Ну, а чтоже это все-таки? В самом деле, золотой галеон?

– Бриллианты.

– В море? – с сомнением спросил Мазур. – А как онитуда попали?

– Милях в ста от побережья, возле одного из островков всорок пятом году затонула немецкая подводная лодка. Перед самым концом войны.Она выполняла какую-то секретную миссию. И в сейфе у капитана лежалибриллианты, предназначавшиеся кому-то здесь... надо полагать, не рядовомуагенту. О ней все забыли, вернее, не знали толком, где именно она пошла ко дну.

– Ага. И кто-то продал твоему отцу совершенно точнуюкарту...

– Не совсем. Понимаешь, несколько лет назад он очень помогодному человеку... вытащил его из серьезных неприятностей, потому что с темчеловеком поступили несправедливо, он был не виноват, так впоследствии иоказалось... А полгода назад он приехал к отцу. И рассказал о себе. Он ибыл офицером на той лодке. Единственным, кто уцелел, когда ее потопили. У негосовершенно не было денег, а у отца – пусть и немного, но для такой экспедициидостаточно... почти. Отец взял в долю дона Хайме, но они поссорились, я тебеуже рассказывала...

– Интересно, – сказал Мазур. – Подводная лодка,говоришь...

Кристина быстро сказала:

– Существовала такая лодка, я проверяла. Каждая немецкаясубмарина носила свой номер...

– Я знаю. Моряк как-никак.

– Ну вот... Я искала в архивах... Лодка под этим номером и всамом деле по всем бумагам проходит пропавшей без вести, по времени все совпадает– она и в самом деле ушла в Атлантику и никогда не вернулась. Весь ее экипаж стех пор тоже так и числится пропавшим без вести... Я посылала запросы – этонетрудно было замаскировать самым обычным сбором материала для работы, никакихподозрений... Была такая подлодка. И исчезла.

– Ну, этомуя верю, – сказал Мазур. – А воттвой немец у меня, уж прости, сразу вызывает подозрения. В свое время, да будеттебе известно, объявлялся доподлинный кок с «Марии Целесты»... слышала про«Марию Целесту»?

– Ну, разумеется.

– Вот только очень быстро выяснилось, что кок-то липовый...А «пассажиров «Титаника» в свое время шлялось по репортерам столько, что исосчитать невозможно. В истории мореплавания масса самозванцев... А мнимыхкладов не меньше, чем на суше.

Кристина прищурилась:

– А что, не было реальныхморских кладов?

– Сколько угодно, – вынужден был признать Мазур.

– Вот видишь...

– И все же... Кинематографом попахивает. Или – авантюристом,который...

– Хочет вытрясти из нас денежки? – понятливо подхватилаКристина. – Мы и сами об этом думали, и я не ребенок и отец – человек собширным жизненным опытом... Понимаешь ли, Джонни, дела обстоят так, что особыхденегэтот немец из нас не выудил. Он, если точнее, вообщене получил от нас ни грошаналичными. Да, отец купил суденышко для ловли креветок – но оно как числилосьпо бумагам его собственностью, так ею и остается. Да, я на свои деньги заказаладва акваланга...

– Почему два?

– Потому что хотела идти на пару с Роблесом...

– И он тебя не отговаривал? Если нет – то никакой это неспециалист и жалеть о нем незачем...

– Отговаривал, – сказала Кристина. – В тех жевыражениях, что и ты... Не отвлекайся. Так вот, акваланги тоже остаются нашейсобственностью. Где же тут выманивание денег? Ах да, мы еще сняли немцуквартирку в пригороде, заплатили за месяц вперед... Но это такие смешныеденьги, что всерьез о них говорить... Где ты тут усматриваешь его корысть?

Мазур сказал упрямо:

– Ну, в конце концов... Негде ему было жить и не на что, воти придумал всю эту историю, чтобы потрясти доверчивых простаков. Люди и нетакое плетут ради тарелки супа или стаканчика виски за чужой счет...

– Ты уже попросту упрямишься, по лицу видно...

– Черт его знает... – сказал Мазур. –В конце-то концов, бывают и настоящие клады... Значит, он в Чаконе? Тыменя с ним сведешь? Посмотрю, что за немец...

– Конечно.

– Значит, есть человек, который знает место... Естькораблик, акваланги... Кто на корабле?

– Старый знакомый отца, бывший военный моряк. И двоематросов, люди вроде бы надежные.

– Все люди надежные, пока перед глазами бриллианты незасияли... – сказал Мазур с философской грустью. – И Роблес... был.

– Ты знаешь, я начинаю подозревать, что дон Хайме егопросто... Дон Хайме, как и мы, крайне стеснен в средствах, откуда бы он взялдостаточно, чтобы...

– А ведь он и мне пытался деньги предлагать, – вспомнилМазур. – Да ведь он мог взять в долю кого-то еще, как ты – меня толькочто... Значит, плюс ко всему – еще и дон Хайме на хвосте, а может, не толькоон...

– Местознает только немец. А о немце, смею думать, не знаетникто. Суденышко в море проследить труднее, чем прохожего на улице, верно?