— Он не правильный восточный человек. Онрежиссер. — Чиж любовно погладил Фару по волосам и закрыл тему. Я так и непоняла, что означает сакральное Петино “режиссер” — то ли сверхчеловек, то линедочеловек, то ли совершенно новая, цветущая ветвь в истории эволюции…

А впрочем, кем бы ни был Фара, я страшно ему позавидовала.Поскольку все свои проблемы он уже решил. Хотя бы на сегодняшнюю ночь.

— Ну, и что будем делать, Чиж?

— Идемте поищем остальных.

Но я не могла уйти из зала просто так. Ксоло — вот кто мучилменя и заставлял сжиматься мое сердце. Бедная собака, исполненная голой, ничемне прикрытой верности! Которую теперь никто не оценит по достоинству.

— Ксоло, — тихонько позвала я и для убедительностипостучала пальцами по паркету. — Иди сюда, девочка!

Ксоло даже не сдвинулась с места. Она лишь повернула в моюсторону узкую грациозную голову и тихонько заскулила.

— Ну вот! Нашли время! — окоротил меня Чиж. —Давайте сначала с людьми разберемся!

…Первой, кого мы встретили, выйдя в холл, была Дашка. Дашкаинтенсивно вооружалась: самым варварским способом она сдирала с ковра турецкийятаган.

— Помочь? — сочувственно спросил Чиж,остановившись у нее за спиной.

Дашка вздрогнула, но присутствия духа не потеряла.

— Помогите, — сказала она, обернувшись.

— А что, собственно, произошло?

— К одному трупу прибавились еще два. А так — ничегоособенного…

— Это вы кричали?

— Нет, не я. Это Tea. — Дарья нервно хихикнула.

— Понятно. Значит, Минна и Софья…

— Успокойтесь, с ними все в порядке.

Фара в столовой, мы с Чижом в преступной кухне, Дашка воружейном холле. А также целехонькие СС, ТТ и ММ! Кто остался?

Райнер-Вернер и Ботболт. Ботболт и Райнер-Верн…

Доверчивый, как жертва финансовой пирамиды, немец!Трогательные серьги в ушах, трогательный перстень на мизинце, трогательныйдракон на плече, трогательные, младенчески-белые волосы… Обнадеживающие плечи,обнадеживающие руки… И такой обнадеживающий русский язык! Как забавно он тонулв проруби, как забавно он кутался в одеяло, неужели я больше никогда незаговорю с ним, неуже…

— Ну, что ты так побледнела, Алиса? — Дашкарасплылась в иезуитской улыбке. — С твоим перцем ничего не случилось.

— С каким перцем?

— А теперь покраснела!

— Ничего я не покраснела…

— Покраснела-покраснела! Правда, Чиж? Чиж приблизилбледные ноздри к моему лицу:

— Вы покраснели, не отпирайтесь. А что произошло?

— В том-то и дело, что ничего. С ее немцем ничего непроизошло. Жив-здоров.

— Подождите, Дарья! Вы же говорили о двух трупах.

— Ну да. Эти два парня. Доржо и Дугаржап. Tea нашла ихв правом крыле дома. В аппаратной.

— В какой аппаратной?

— Ботболт говорил о ней. Идемте, я покажу…В этой частибурятской табакерки мы еще не были. Она начиналась таким же коридором иотличалась от нашего временного пристанища лишь незначительными деталями. Тотже безликий евростандарт, те же светильники в стиле модерн, те же мраморныестены, те же мраморные плиты пола. Не было только абстрактных картин, но от ихотсутствия коридор здорово выигрывал.

Метров через двадцать сходство обоих коридоров кончилось.Там, где по идее должна была начинаться лестница, торчала дверь, запертая нависячий замок. У замка кружил теперь одинокий Райнер-Вернер. Увидев меня, онобрадовался, как радуется младенец при виде сухой молочной смеси.

— Алиса! Это ужасно!

— Ну и парень тебе достался! — сыронизировалаДашка. — Просто Ричард Львиное Сердце. Просто Бей первым, Фрэдди! ПростоПой, ковбой, пой! Просто Сирена Миссисипи!

Я пропустила ее язвительное замечание мимо ушей и следом заЧижом направилась в аппаратную.

Аппаратная — двадцатиметровая квадратная комната — была подзавязку набита всевозможной видеотехникой. Небольшой пульт, музыкальный центрна стеллаже, два видика и два подсоединенных к ним работающих телевизора —побольше и поменьше, но с одинаковым срамным кинцом на экранах.

Центральное место в аппаратной занимала стена с восемьюмониторами. Но только три из них показывали картинку. Ботболт не соврал: я безтруда узнала занесенные метелью мини-дацаны и въезд в мрачную privacy ДымбрылаЦыренжаповича, больше напоминающую охраняемую территорию военной базы.

Третье изображение контрастировало с первыми двумя: никакогоснега, никакой ночи — спокойный полумрак ангара, только и всего. Но даже полумракне мог скрыть умопомрачительных силуэтов двух иномарок.

Очевидно, это и есть гараж. Вот только как там оказаласьстаренькая, поношенная “копейка”? Уж не престарелый ли отец местного садовникапоставил ее на прикол?..

— А вот и моя машина! — В голосе стоявшего рядомсо мной Чижа послышались мечтательные нотки.

Похоже, жалкая развалюха интересовала его гораздо больше,чем тела несчастных Доржо и Дугаржапа. Я же не могла отвести от них взгляда:две смерти остались за кадром, но — вместе со смертью Аглаи — неожиданнообразовали роковой треугольник. Но кто сказал, что это — окончательный вариантфигуры? Углов может прибавиться в любой момент, неэвклидова геометрия еще и нена такое способна! Шестиугольник, пятиугольник, квадрат — все зависит от того,как долго продлится ночь. И как быстро придет помощь. И придет ли она вообще…

У двух плосколицых и плосконосых бурятов не было ничегообщего с аристократической Аглаей, и все же, все же… Мгновенная и — судя повсему — мучительная гибель сделала их почти близнецами. Те же скрюченныепальцы, те же узкие, вытянувшиеся в нитку, рты… Те же красные пятна на шее. Ите же прилипшие к черепу волосы.

Доржо (или Дугаржап?) ничком лежал на широком кожаномдиване, установленном против телевизоров. Дугаржап (или Доржо?) валялся наполу, поджав под себя ногу. Здесь же, на полу, валялись и три пластмассовыхстаканчика.

Нельзя сказать, чтобы эти жалкие посудинки как-то особеннопоразили меня. Скорее меня поразило их число. Оно явно намекало на еще одногоучастника драмы; да что там участника — на ведущего актера, который вряд лисогласится выйти на поклон. Но он хорошо провел свою роль, ничего не скажешь.

И все, что требуется сейчас от благодарной публики, —не сорваться и не закричать “бис!”.

От тягостных размышлений меня отвлек протяжный, хорошопоставленный стон. И только теперь я заметила, что в аппаратной, кроме меня,Чижа и двух трупов, находятся все три писательницы.

Tea полулежала в глубоком кожаном кресле и стонала в унисонс раскоряченными телевизионными порнодевками.